разглядел изувеченные останки погибшего отряда.
Опознать без труда можно было только двоих. Лица остальных были перемолоты чьими-то зубами в кровавую кашу с обрывками лоскутов кожи по бокам, а тела частично объедены.
Ушло неизвестное чудовище так же, как и проникло сюда – через дырку, пробитую в досках пола. После этого случая, произошедшего месяца три назад, все, кто имел оружие и умел с ним обращаться, заимели свои собственные стволы. Все остальные вооружились холодным оружием, а не державшие до этого момента огнестрельное, понемногу начали тренироваться в стрельбе, что, в связи со стоимостью расходников, было делом небыстрым. Защиту же «точек» решено было укрепить с внутренней стороны железными листами – для усиления прочности.
– Спокойно все? – В дверном проеме возник Ларс. Окинул взглядом единственную комнату, убрал саперку в поясной чехол и, прислонив второй топор к стене, включил Кота.
В стальной груди опять стучит,
И слышен треск твоих систем.
Внутри тебя давно болит,
Пусть даже нечему совсем.
Огромный мир открыл окно,
Но места нет в нем для тебя.
Ты лишний в нем, и суждено
Быть лишь металлом навсегда…
Твоя броня –
Твоя тюрьма!
– Может, лучше сказку? – Хэлл, появившийся внутри «точки» последним, плюхнул на пол две пятилитровых канистры с водой, закрыл дверь на засов и, прослушав первый куплет, сделал жалостливое лицо, с надеждой и мольбой покосившись на Ларса.
– Деточка, сказку будешь слушать в свое дежурство. А я хочу нормальную музыку.
– Я тоже хочу нормальную музыку. А эта мне не нравится.
– Хорошая музыка. Мелодия есть. Вон как барабаны прописаны. Наслаждайся.
– Почему тут никогда не играет Helloween? – Хэлл вздохнул и подошел к столу, за которым уже расселись остальные.
– Потому, что это немецкая группа. А Кот поддерживает только отечественных производителей.
– И у тебя еще хватает наглости говорить, что это хорошая музыка? – рассмеялся Хэлл. – Вся музыка у нас – это вторичный продукт.
– А тут по-другому не выходит. Тебе объяснить, как происходит хотя бы тот же процесс записи у нас и у них? Или вообще весь процесс продвижения музыки?
– Тихо! – Гиль решил прервать перепалку в самом ее начале. – Завтра на «телеге» спорить будете. Что вы расшумелись-то? Давно на «точке» не сидели, что ли?
Ларс пристыженно опустил голову и чуть убавил звук на радиоприемнике.
В стальной груди опять стучит,
Как будто сердце. Ты – живой!
Но говорит твой алгоритм,
Что это лишь программный сбой.
И каждый новый день
Встречаешь ты с надеждой на ответ:
Ты лишь машина или человек?
Ответа нет…
Непробиваемая броня –
Для самого тебя стальной капкан:
И где-то там, у схем внутри,
Кричит,
Болит
Твоя душа![7]
– Сейчас подогреется, и можно будет пожрать, наконец. – Винни пододвинул под масляную горелку металлические банки с кашей внутри. Хэлл тем временем положил на стол завернутую в пакет буханку хлеба:
– Пока греется, можно перекусить.
Предложение было принято единогласно и молча. Буханка пошла по рукам, после чего
за столом воцарилась жующая тишина.
– Нет, мне вот непонятно. – Ларс прожевал очередной кусок хлеба и первым нарушил молчание. – Ну, дадут нам эту «телегу» новую. Ну, даже если не нам. Я так, образно. Это ж насколько больше туда можно будет людей посадить?
– Да кто ж их знает, – флегматично пожал плечами Гиль. – Вряд ли много.
– Да, – кивнул Хэлл. – Думаю, одного, максимум, двух. Я так понимаю, увеличение грузовместимости идет за счет снижения собственного веса. Вряд ли они увеличат без нашего непосредственного участия силу движущего механизма.
– Да подождите вы! – рассердился Ларс. – Вы не о том говорите.
– А о чем надо? – не понял Винни.
– А я понял, – кивнул Гиль. – Он про то, как мы все поместимся тут. Сейчас пожрем, ляжем спать, и сами увидите.
– Да видели мы уже! – рассмеялся Хэлл. – Первый раз с тобой, что ли, спать будем ложиться?
– Блин, Серега! Иди ты нафиг со своими шутками! – огрызнулся Гиль. – Один раз спальник посеял, так теперь все время будешь вспоминать, как на одном спали?
– Я согласен, – кивнул Винни. – По ходу дела и будем разбираться. На двоих места здесь должно хватить.
– Можно будет, в крайнем случае, вдвоем вахту нести, – предложил Гиль. – А то одному уж больно тяжело. Под конец от этого Кота реально рубить начинает. А так хоть поговорить будет с кем.
– Если с нами девочки поедут из научного отдела, то я могу с ними и в одном спальнике спать. Ох, ребята… – Ларс закрыл глаза, заново переживая какой-то момент из жизни. По-видимому, приятный, поскольку на покрытом щетиной лице появилась довольная улыбка. – Какая там девочка работает у них лаборанткой! Если бы вы ее только видели… Как вспомню эти большие, выразительные глаза, губы… Какая форма! Рот слюнями наполняется. И сиськи… – Ларс растопырил пальцы, пытаясь жестом добиться нужного объема. – Хоть сейчас готов идти к ней в лабораторию. Вот правда, мужики! Прийти, лечь и сказать: Люся, я ваш навеки… А потом взять ее, притянуть к себе, поцеловать, а там уж пусть хоть каждый день на мне опыты свои ставит.
– А ты точно стихи не писал? – Гиль с подозрением посмотрел на Ларса поверх очков. – Я бы на твоем месте попробовал. Думаю, хорошо получится.
– Можно сказать, что и не писал. Было пару раз, когда играл еще. Но там такой тихий ужас вышел, что я решил не тратить нервы.
– А ее Люся зовут? – Винни перемешал подогреваемую на огне кашу и сунул в рот ложку с комком еды. – Еще масла и меда – и выйдет просто сказка.
– Кого? – не понял Ларс.
– Лаборантку твою.
– Нет.
– А как?
– Да без разницы, – махнул рукой Ларс. Помолчал немного, обдумывая что-то свое. – Нет, мужики. Вот приеду – и пойду к ней. Не могу больше.
– «Я вас любил так искренно, так нежно, как дай вам Бог любимой быть другим», – процитировал Винни. Усмехнулся и тяжело вздохнул: – Великий человек все-таки был. Даже не все стихотворение, только эти две строчки, а сколько чувств. Сколько второго плана, который мгновенно оживает!
– Ну, я бы так не сказал, – пожал плечами Ларс. – Красиво, да. Но чтобы там что-то второе открывалось…
– Вот полюбишь без ответа, тогда и вернемся к этому разговору.
– Кстати, неплохая идея. – Ларс заговорщицки улыбнулся. – Как там целиком это стихотворение? Я его лаборанточке зачитаю.
Вместо ответа Алексей сделался каким-то серьезным. Помолчал несколько секунд, взглянув исподлобья на Хэлла, потом на Гиля. Последний коротко кивнул.
– Ты смотри, поосторожнее, – сурово бросил Хэлл. – Говорят, русалки чуют, когда на интимные и всякие пошлые дела пробивает.
