собирался всем показать? – подавляя страх, тихонечко бормочу вопрос, который терзал меня целый день.
Неужели Томас правда сделал фото, а я и не помню?
«Это называется эйфорический экстаз».
Зная худшую версию Харда, он совершил этот аморальный поступок, особо не терзаясь муками совести. Очередная девушка, которая позволила себя использовать. В качестве награды получив мерзкое фото, о существование которого она и не подозревала.
– Майя, это было… – Томас зарывается лицом в мои волосы и удушливо дышит. – Я был другим и сделал то, что делал всегда.
Отвращение прокатывается по телу, и я практически заставляю себя не двигаться с места, позволяя этому испорченному человека подлизываться и оправдывать свой низкий поступок. Даже несмотря на то, что мой Томас Хард и тот парень, что явился в мою спальню за исполнением спора – это два разных человека, мне все равно жутко больно. А от ощущения, что в мою интимную жизнь вторглись без разрешения, хочется взвыть.
– Ты удалил это фото? – нервно ерзаю на задних креслах машины, показывая Тому насколько сильно меня это затронуло. Оставаться в университете не было сил. Не хотелось и возвращаться домой, где наедине с воспоминаниями я бы прокручивала ту ночь и гадала, в какой именно момент Хард сделал фото, чтобы растрезвонить на весь универ об очередном своем достижении. «Я трахнул последнюю девственницу Беркли! Зацените!».
И мы уехали с Томасом на нашу полянку в глубине леса, где в очередной раз поругались, готовые утопить друг друга в боли и страстно мирились. Все наши скандалы всегда заканчиваются сексом и признаться, это очень действенный способ. Особенно когда эмоционально мы почти уничтожены, наши тела говорят за нас.
– Удалил, – Хард опускает голову, и я чувствую, как его непослушные кудряшки щекочут мне плечо. Томас стремится обнять меня, стерев расстояние между нами, но я сохраняю дистанцию в жалкий миллиметр. Горячее дыхание брюнета ложится на затылок и стекает по шее, забираясь под одежду. Мой мальчишка ждет моего вердикта или приговора.
– Майя, прости меня… – Хард уже столько раз извинялся, что это слово потеряло свое истинное значение. Ухмыляюсь, прижимаясь щекой к подголовнику кресла. – Я делал много ужасных вещей, но это самое страшное, что я мог совершить, – Томас находит в себе храбрость и продолжает печальный монолог своей никчемной жизни. Кареглазый черт подсаживается ко мне, отчего кожаное кресло протяжно поскрипывает, но не прижимается. Тепло его сильного тела ощущается и пробивается даже через одежду, и я непроизвольно дергаю головой. Волнение выдает меня, а собственное тело всегда отзывается и тонко реагирует на близость Харда.
– В какой именно момент ты… – дрожу как осенние листья на продрогших ветках. Даже представить страшно каким будет ответ.
– Нет, Майя! Считай это грязным секретом, который я унесу с собой в могилу.
– Боишься, что я тебя окончательно возненавижу? – разворачиваюсь и прислоняюсь спиной к кожаной спинке кресла. Томас сидит в манящей близости. Потерянный и уничтоженный всего одним вопросом.
– Боюсь… – кажется, что с губ его слетает облачко пара, а ответ идет из глубин души. Хард смотрит на лобовое стекло, разглядывая природу за окном. Бесшумно дышит. Длинные ресницы Томаса трепыхаются от частого моргания. Он боится посмотреть на меня.
– Ты прав, мне подробности знать ни к чему, но это ничего бы и не изменило, – брюнет так резко оборачивается и удивленно пялится на меня, что я вздрагиваю. В горящих непониманием карих глазах Харда застыл немой вопрос: «почему?». Потому что мы вместе прошли через такие испытания и выдержали такие трудности, что я не хочу все разрушить.
– Я всё равно тебя люблю и не хочу потерять… нас, – застенчиво перебираю пальцы рук, ощущая нарастающее давление в салоне автомобиля. Признаваться Томасу в любви – всегда тяжело. Быть уязвимой рядом с ним страшно, потому что всегда появляются сомнения. Признавать абсолютную зависимость от этого обаятельного подлеца опасно для моего влюбленного сердца. Но по-другому я не могу.
– Девочка… – с пылкой страстью и нежным трепетом Хард прижимается теплыми губами к моему виску и целует. Внутри всё взлетает и парит в невесомости, пока мягкие губы Томаса целуют мою щеку, мочку уха и выцеловывают пульсирующие венки на шее. Брюнет придерживает меня за голову и топит в ласковых прикосновениях. Цепляюсь за его запястья и глажу руки, подставляя губы для поцелуя. Хард самодовольно лыбится и утыкается лицом в изгиб моей шеи.
– Учебный год так быстро пролетел, – Том сладко мычит, и соскальзывает ниже, укладывая свою кучерявую голову на мои мягкие сиськи.
– Ты буквально протрахала весь год, Льюис, – от возмущения начинаю часто дышать, и грудная клетка ритмично поднимается и опускается, отчего голова Харда скачет по моей груди. Он припадочно ржет, нервируя своим теплым дыханием чувственную зону моего тела и щипает меня за бок.
– Нет, я проскакала его верхом на тебе, – ни один Томас может пошло шутить и вгонять меня в краску! Негодник притихает и гулко порыкивает, и завлекающе трется щекой о мою левую грудь. Чувствую, как соски твердеют, отчаянно прорываясь через бюстгальтер.
– Том, а что… что мы будем делать в следующем году?
Внезапное осознание, что головокружительный год моей университетской жизни, подаривший самую сильную первую влюбленность, пролетел кометой, накрывает меня с головой пенистой волной. Если Томас согласится на обучение в Академии искусств ему придется уехать, а я так привыкла быть всегда рядом с ним. Отношения на расстояние – станут очередным испытанием для наших пылких сердец. Но я буквально грезила о том, чтобы Хард осуществил свою мечту.
– Не знаю, как ты, а я собираюсь продолжать любить тебя, Майя…
Глава 64. Майя
– Как ты можешь спать в такой ответственный день?
Если бы в начале года мне сказали, что самый скандальный парень будет трястись и переживать из-за вручения диплома, я бы засмеяла этого наивного идиота. Но это происходит прямо у меня под носом и для достоверности мне хочется заснять все на камеру для истории.
– Мой выпуск только через три года, – сонным и низким голосом бормочу в подушку весьма вразумительный ответ для девушки, которая хорошо играет роль спящей красавицы, продолжая страстно обниматься с одеялом. Причмокиваю, раздражая Харда еще сильнее и приоткрываю один глазок, незаметно наблюдая за утренним спектаклем под названием: «Сборы его высочества Высокомерной задницы на вручение диплома».
Дверь в ванную комнату открыта и мне отлично видны нервные попытки брюнета завязать галстук перед зеркалом. Он чертыхается и сдергивает эту чертову удавку. Комкает и зло швыряет в раковину. Хихикаю в подушку, умиляясь
