— бесполезны. Но не можешь не драться. Иначе тебя затопчут.
Я убиваю ещё троих. Один из них сопротивлялся особенно яростно — и всё равно дал только одну единицу.
Где-то после пятого боя, где я ничего не получил, я почувствовал, как щёлкает внутри.
Не ярость. Не злоба.
Отстранение.
Если нет смысла убивать — лучше бежать. Или искать тех, в ком есть вес.
Я спускаюсь чуть ниже, обходя скальный выступ, где трупы завалили проход.
Воздух тут гуще.
Гниение сильнее.
Голод обостряется.
Я пробую достать один из фруктов, что собрал утром, — но рука дрожит. Сжимаю зубы. Надо доесть всё, что осталось. Потом — охотиться.
На сильных. Только на сильных.
Я вытираю кровь со лба — липкая, чужая, своя. Всё смешалось.
Впереди слышен рёв. Значит, кто-то по-настоящему живой. Не мясо, не щепки. Сила.
Я снова поднимаю копьё.
Готов.
Монстры закончились. Или просто ушли.
Я стою посреди завала из тел. Твари — вповалку, навалены друг на друга, истекают вязкой жидкостью, смердят. Некоторые ещё подёргиваются — рефлексы. Или умирают медленно. Мне уже всё равно.
Я не чувствую победы. Только… онемение. Глубокое, вязкое, как холодная глина.
Всё тело болит. Щит — теперь просто грубая пластина, трещина пошла до самого ремня. Броня — в дырах, исполосована, под ней гудит каждая мышца. Копьё я несу в руке по инерции, пальцы сведены судорогой.
Темнеет.
Далеко за горизонтом пылает закат — даже не алый, а буро-кровавый. Цвет боли. На фоне рваных скал и чёрных тварей — почти красиво.
Почти.
Я поднимаюсь чуть выше, на выступ над расщелиной, где могу хоть немного прилечь и не бояться удара сзади. Обломками сбрасываю с края тела, чтобы освободить место. Камень тёплый от крови. Но уже остывает.
Глава 9
Сажусь. Медленно. Плечо ноет. Левая ладонь — в мозолях, сдиралась до мяса. Щека опухла от удара, губа порвана.
Я чувствую, как по позвоночнику прокатывается дрожь. Не холод, не страх — изнеможение.
Я выуживаю последний фрукт. Мягкий, перемятый, но не гнилой. Жую медленно, стараясь не думать, что завтра, возможно, будет только камень и голод. Глотать тяжело — всё внутри сжалось.
Открываю флягу. Остался один глоток.
Я пью.
И сразу накрывает пустота.
Не голод, а голодное сознание. Как будто мозг — это язык, и он пробует всё вокруг на вкус.
Металл.
Пыль.
Мясо.
Запахи.
Тепло чужой плоти.
Сладковатый, железистый аромат внутренностей.
Нет. Стоп. Стоп.
Я зажмуриваюсь, кусаю себя за язык, чтобы вернуть контроль.
— Нет, — шепчу. — Ты не тварь. Ты человек.
Вдох. Медленный. Выдох.
Я смотрю на мёртвое тело у ног. У него была почти человеческая челюсть. Узкие, длинные пальцы. Оно умерло, уставившись в небо — так, будто в последнюю секунду что-то осознало.
Я не знаю, сколько времени проходит. Час? Два?
Глаза закрываются сами собой. Нельзя спать. Но я не могу не спать. Я просто… прижимаюсь к скале, чуть повыше, и позволяю телу обмякнуть. Рука всё ещё держит копьё — это важно. Как якорь. Как память.
Перед сном я приказываю себе:
— Завтра. Идёшь. Ищешь воду. И еду. Только живую. Только не… не это.
Мир темнеет. Лишь ветер шумит внизу, в расщелине, перешёптываясь с мёртвыми.
А где-то далеко — уже намечается утро.
Тяжёлое.
Но, если повезёт, не последнее.
Утро приходит без предупреждения. Не вспышкой — а липкой тяжестью в груди. Глаза открываются сами собой, хотя веки будто налиты свинцом. Первое, что я ощущаю — жажда, пересохший язык шершаво трётся о нёбо. Второе — боль. Повсюду. Как будто меня разобрали, перебрали, кое-как собрали заново и забыли прикрутить пару креплений.
Медленно поднимаюсь. Мышцы ломит, но уже не так, как вчера. Тело будто укрепилось, стало плотнее, но всё ещё не привыкло к себе. Новые сухожилия — как новые струны, гудят при каждом движении.
Я отталкиваюсь от камня, поднимаясь на ноги. Щит еле держится — трещина по центру, обмотал ремнём, чтобы не развалился. Копьё по-прежнему у меня в руке. Оно стало как часть тела — как шестой палец. Пальцы не разгибаются до конца, но это уже мелочи.
Надо искать воду. И еду.
Иду вдоль скал. Медленно, с остановками. Камни скользкие от влаги и слизи. На солнце поднимается пар от гниющих тел — мерзкий, густой. Но уже вдали — покой. И запахи. Земляная сырость, мох, нечто сладковатое.
Сначала вижу куст. Плоды — как помесь граната и сливы. Я уже ел такие раньше — только зрелые, мягкие. Они всё ещё вызывают сомнения, но выбора нет. Надрываю кожуру одного, пробую на вкус. Нормально. Слегка кисло, но съедобно. Срываю ещё три, осторожно складываю в боковой мешочек.
Иду дальше — и наконец вижу лужу. Маленькая, полузасохшая, в углублении между двух корней. Над ней жужжат мелкие насекомые.
Но это вода.
Опускаюсь на колени. Темнеет в глазах — то ли от обезвоживания, то ли от усталости. Дрожащими пальцами достаю из рюкзака аптечку. Там — бинты, вата, шприц, фляжка с дезинфектором и пара саше с антисептиком.
Слава богам, что дали хоть это.
Я собираю вату в плотный ком, закладываю его в горлышко фляжки, делаю простейший фильтр. Медленно черпаю воду из лужи в крышку и по капле выливаю в фляжку. Осадка много, мутная жижа остаётся на вате. Процеживаю так две фляги. Долго, медленно, но эффективно.
Чуть позже добавляю в одну из фляг пару капель дезинфектора. Вкус будет мерзкий, но я не хочу умирать от поноса, когда вокруг толпы чудовищ. Да и без чудовищ дезинтерия — не лучшее развлечение.
Пью понемногу. Осторожно. Насыщение приходит не сразу — сначала просто уходит сухость, потом оживают внутренности, потом возвращается что-то похожее на ясность.
Сижу, привалившись спиной к дереву. Мох мягкий, фрукты в руке тёплые. Впервые за два дня не чувствую, что вот-вот умру.
Ненадолго.
Потому что я знаю: этот лес не прощает ошибок. И отдых — это только передышка перед следующим боем.
Но сейчас… я жив. Я дышу. У меня есть еда, вода и оружие.
И я не сожрал никого из них.
Это, чёрт возьми, уже победа.
Сижу, прижимая флягу к губам, и размышляю.
Всё это
