руки.
– Змерз, Маугли?
– Есть немного.
– Там ваш батя рыбачить поехал.
– За тобой заходил?
– Настойчиво звал.
– А ты чего не пошел?
– А я не рыбак. И мусор с огорода свозил. Утром перепахали, а там всяких сучков да пеньков… Завтра скородить*. Но вы знаете, Елизавет, на каком «Титанике» он пошел в это холодное море своей беды?
Глеб забросил окурок и сел рядом с Лизой.
– Что-то подсказывает мне, что ваш батя недальновидный человек, – сказал Глеб, засовывая ледяную Лизину лапку себе под майку. – Что-то все пытался уговорить меня… А я же неуговариваемый.
– Ты прав. Я бы даже сказала больше. Но не хочу…
– И мне вот не спится. Я же так и пробачил*… сидит моя панночка тут… а ты и сидишь… Да, о чем я? О вашем батьке!
– Пошел на рыбалку, за остров. Волнуюсь что-то. Надо было мне с ним навязаться.
– На катере?
– На лодке.
– А у кого Григорьич лодку брал? У Лельки?
– У Моремана.
Глеб рассмеялся.
– Ты иди спать, а я пойду на берег. Гляну, что там… Да! Вынеси-ка мне пакет полиэтиленовый на всякий случай… вдруг плавать придется…
Лиза вздохнула. Ей хотелось прильнуть к Глебу, поласкаться, а ему было не до того.
Она тихонько, не стуча калиткой, перелезла во двор и, порывшись в кухне, нашла пакет.
Глеб ждал ее на бруске.
С Лелькиного двора доносился пьяный смех. Там праздновали рождение Гапала и сейчас, словно только и дожидались ночи, начали шуметь с выпитого.
– А ты чего не пошел к ним? – спросила Лиза, кивнув на соседей.
– Ну нет… не хочу я. Опять начнется: не уважаешь, не любишь… Приставать будут…
Лиза счастливо взглянула на Глеба.
– Вот блин… Лизавета, ну он, конечно, маху дал… с Моремановой лодкой… Вернее, с подлодкой… Ладно, я пошел!
– А пакет зачем?
– Спасать его надо или нет?
Лиза встрепенулась:
– Погоди, возьми мой велик.
Глеб хотел было поцеловать Лизу на прощание, но в голове у него словно упала занавеска.
Он прижал ее к верее, обнял и минут пять целовал, пытаясь оторваться.
– Ты только не ложись, – шепнул он, – не ложись… я, может, вернусь…
– Хорошо… – ответила Лиза, отшатнувшись. – Жду…
Немного взволнованная, она проводила звук велосипеда в темноту.
* * *
Глеб успел вовремя.
Григорьич как раз метался по лодке, не зная, что спасать – себя или свой рыбачий скарб.
В общем, ему повезло, что отплыл он недалеко и что его копошение и матерки далеко разлетались над шпильком.
Глеб прибыл в самый разгар апофеоза, когда Григорьич, прижав к груди японский спиннинг, готов был утонуть вместе с ним.
Глеб перенырнул протоку Гончарку, перебежал шпилек острова и поплыл на середину большой воды, где Григорьич не желал покидать свой «Титаник». Держа над головой пакет со спичками, сигаретами, одеждой и верным Тёмой, Глеб принял драгоценности утопающего и поплыл на остров обратно.
Григорьич плескался следом. Лодка пошла ко дну.
Мореман же не предупредил, что одному в этой лодке нельзя, ибо кто-то должен черпать и выливать. Ведь она дырявая, как его жизнь.
На острове Глеб развел костер, развесил на ветках одежду, достал фляжку самогона и глядел на утомленного неожиданной борьбой со стихией Григорьича несколько свысока. Светало, небо становилось стальным.
С рассветом проплыли мимо Хлусов с Дронычем – трясти чужие сети.
Они заметили на островке двух голых мужиков и присвистнули, узнав Глеба и Григорьича, скособочившегося на пеньке.
– А шо это вы тут делаете, голубые ели? – крикнул Хлусов.
– Бухаем! – ответил Глеб и, по обыкновению, запустил в толстяка Хлусова кусок дерна.
– А приглядевшись… Штирлиц понял, что голубые не только ели, но и пили! – сказал Дроныч, заворачивая в газету махорку.
– Дак им шо… это ж тесть и зять… – с некоторой завистью заметил Хлусов. – Борис и Глеб!
Глава восемнадцатая
Старая дева
За ужином Лиза сидела притихшая и сутулая. Она ела машинально, почти не чувствуя вкуса еды, не думая ни о чем, кроме будущего вечера. Ленусь снова подкалывала сестру целый день деревней и деревенскими, что невозможно тут жить с коровами и свиньями, но, видно, такая у нее, Лизы, судьба, недаром мать ее назвала как корову.
– Как козу. Коров женскими именами не называют, – язвительно поправила сестру Лиза.
– Ничего! Ты сама скоро станешь как местная корова, – сказала Ленусь, опрокидывая стопку.
Мишуня макал шашлык в сметану и ел. Он много ел, особенно покурив травки. Живот его свешивался на ремень, и Лиза не любила есть с ним за одним столом. Вечером Мишуня обещал устроить чтения во дворе, и все готовились к этому редчайшему, как явление кометы, событию.
– А ты своего лоха пригласишь? Он, небось, книжек в глаза не видел, – спросила Ленусь, осторожно пережевывая новыми винирами кусочек мяса.
– Он не лох, – буркнула Лиза, – и не мой к тому же, мы просто дружим с его сестрой.
– Ну да, заливай мне, – кивнул пьяненький Григорьич. – Не верь ты этой козе, у нее аж в глазах плывет, когда он во дворе работает.
Все засмеялись и дружно зачокались. Лиза встала, поблагодарила за еду и пошла в комнату на диван. С веранды на время ее выселили сестра с мужем. Они спали там. Лиза отвернулась к стене, стараясь не заплакать и ковыряя пальцем ковер с котятами, висящий на стене. В темноте ее никто не видел и не слышал. Лизу и так мало видели и слышали в семье, потому что она была гораздо спокойнее взрывной Ленуси.
Еще несколько раз смеялись на веранде, пока наконец Мишуня шумно не рыгнул, а Ленусь что-то сказала и хлопнула дверью, заходя в комнату.
– Эх ты, моя старая дева… – вздохнула она, проходя мимо дивана с притихшей Лизой, у которой от этих слов все похолодело внутри, но она притворилась, что спит. – Ничего… как-нибудь найдем тебе нормальный вариант. На каждый товар есть свой покупатель. Да… есть…
Скриповатый, уже пьяненький, голосок Ленуси прошивал насквозь обидой и безнадежностью.
Ленусь взяла куртку себе и тулупчик Мишуне и шумно вышла обратно во двор. Они гостили всего два дня, а Лиза уже вся извелась.
Ленусь и Мишуня не терпели деревенского быта и собирались завтра уезжать, чему Лиза в душе чрезвычайно радовалась. Ленусь с утра до вечера пыталась загорать на дворе под хрюканье свиней, и выглядело это комично. Постоянно во двор забегали соседи. Тетка Людка обкладывала плиткой камин, тетка Шкурка просила на бутылку или приходила к Нине Васильевне «попить чаю», заскакивала посплетничать разносящая почту почтарка Любочка – маленькая замужняя некрасивая
