в крутые бока.
– На рыбную ловлю! На сома пойдем!
– С кем?!
– С Глебкой.
Лиза откинула книжку. Глаза ее загорелись.
– А меня возьмите!
– Да, щас! Женщина на корабле – это катастрофа.
– Это на каком корабле?
– Мореман лодку дал!
– Глеб сегодня у Отченаша пахал, он не пойдет, – фыркнула Лиза, подбирая книжку.
– Да щас! Не пойдет! Я ему не пойду-у!
Григорьич выпятился из-под стола с полными руками лесок, катушек и коробочек:
– Мать! Готовь прикорм! Вот тебе пузырек анисовой, капни в запарку!
Нина Васильевна сделала одухотворенное лицо:
– А еще тебе куда-нибудь не капнуть? На мозги, например, которых у тебя нет!
Григорьич повысил голос:
– А ну, женщины! Быстро приготовили меня к рыбалке и рассосались!
Лиза, скривив губки, захлопнула книжку и демонстративно ушла во двор на качели.
Нина Васильевна, употребляя замысловатые речевые обороты, сначала приструнила разгулявшегося Григорьича, а потом собрала ему сумку.
Григорьич оделся от комаров, взял весло из гаража и, нагрузившись квоками*, сумкой, сетями и разнообразными рыбацкими боеголовками, попрощался с обиженной Лизой.
– Чтоб не будил нас, как придешь! – крикнула ему вслед Нина Васильевна. – Шоркаешься вечно как бегемот!
Лиза с обломанной веткой полыни и котом на коленях грустила на качелях.
Нина Васильевна погудела на кухне и, выглянув, позвала дочь пить чай.
Она давно хотела что-то вызнать у Лизы насчет Глеба, и вообще, ее беспокоила эта ситуация.
За чаем Нина Васильевна в миллионный раз рассказала про свои юношеские любови и отношения, про молодость, про увлечение спортом и плохих парней, которые все как один чего-то от нее хотели. Лиза слушала, а мыслями была где-то в темноте сенника, где, наверное, спал сейчас Глеб, а может, Григорьич его позвал-таки… Все же Лиза была совсем недалеко, но и не так близко, как коварная мать, вызнающая подробности ее личной жизни. Наконец Нина Васильевна, куснув булку, не мигая наперла на Лизу.
– А как вы будете жить? – спросила она неожиданно, со скрытым негодованием глядя на тепло-желтоватое от лампового света лицо Лизы.
Лиза, до того задумчиво молчащая, вздрогнула и подняла на мать удивленные глаза.
– Ты о чем?
– Сама знаешь.
Лиза пожала плечами.
– Не знаю.
– Я про ухажера твоего.
Лиза отпила из чашки.
– Понятно. Ну, тут можешь даже не спрашивать. Нет у меня никаких ухажеров. А дружу я со всеми.
– Что, хочешь сказать, и не влюбилась в… этого?
Лиза ударила чашкой о стол. Чай выплеснулся на клеенку.
Лиза в волнении принялась протирать клеенку полотенцем, подбирать крошки от печенья и складывать на край блюдца.
– Мам, не начинай.
– Что «Мам, не начинай»? Была вот одна! Хорошо, в подоле не принесла! Привела этого: мама, Миша будет жить у нас! И хоть стой, хоть падай. Миша занял одну комнату, потом другую! Миша жил у нас! А этого куда?
– Ну мам!
– И нет бы найти себе нормального мужика, с квартирой, с машиной, нет же!
– Как это связано? – не выдержала Лиза. – Что вы докопались до меня? Разве в этом смысл?
– Смысл в том, чтобы вы перестали водить ко мне своих ухажеров! Докопались! Заговорила как местные!
– Но Ленка уже замужем сто лет!
Нина Васильевна рьяно стала вытирать стол.
– Замужем! Толку-то! Ну и что хорошего тут есть? И ты попрешься замуж. И начнется, сама знаешь. Дети всякие, пеленки, а учиться? А работать?
Лиза опустила голову, ей хотелось разреветься.
– Ты не понимаешь, когда вот так… – сказала она через крик матери.
Лиза сделала ладони лодочкой и положила одну в другую.
– Этого можно ждать и не дождаться. Когда вот так!
Нина Васильевна рявкнула:
– Не бывает! И что, думаешь, что отличаешься от других? Ты думаешь, что у тебя будет по-другому? Откуда такая уверенность, а? Ты будешь как все! И другого не жди! И он с тобой из-за Москвы! И точка! И больше ни из-за чего! Вот Григорьич! Я его только… с цепи спускаю, как он сразу в магазин! К Светкам, к Танькам! И глаза им строит!
– Меня что, нельзя полюбить? – спросила Лиза, глядя в пол. – Я что, недостойна?..
– Дурь одна. Не бывает этой вашей любви. Жизнь моя прошла, а я никогда не видела никого, кто бы просто любил. Это дурь. Вот посмотри, как мы! И как папка твой! С-сволочь! – смачно выплюнула последнее слово раскрасневшаяся Нина Васильевна, со своими подвижными задранными ноздрями похожая на изготовившуюся змею.
– Как кошка с собакой всю жизнь. И Ленуся с Мишкой-коврижкой своим, чертилой! Нервы все… Да, да-а-а! Именно! Но вот это оно и есть! Главное слово: всю жизнь! А у тебя что? У тебя еще их будет, выберешь себе нормального! Я же выбрала!
– Мама! – перебила мать Лиза, ударив по столу ладошкой. – Вы когда с Ленусиным отцом встретились, сколько тебе было?
– Ну… Восемнадцать, – опешила Нина Васильевна.
– А мне двадцать! Мама, двадцать! И что я должна ждать? Или выбирать? Что? Хорошо, предположим, будет другой, как ты говоришь, вариант! А если я не буду его любить?
– Дурь, – заколыхалась Нина Васильевна. – У Ленусиного отца была уже армия за плечами, жилье в Москве и машина! А у твоего… тоже много чего было, но… Я очень, очень плакала!
– А-а-а, – протянула Лиза, – так это ты хочешь, чтобы это было наследственное – сопли на кулаки наматывать?
– Давай, давай… Ори на мать. Ори. А иначе не будет. Будешь как все. Как я. Будешь, будешь.
Нина Васильевна встала и, тяжело переваливаясь большим полным телом, пошла в дом.
– Иди спать! – крикнула она через дверь.
Лизу потрясывало. Она выключила свет и сидела, поджав голые ноги, стараясь не плакать от обиды:
– Не буду я такой! Не буду! Не буду!
Далеко за окном слышались гудки машин и порыкивание мотоциклов, смятые пространством и излучиной улицы.
Лиза нашла на кресле джинсы и толстовку и, чтобы не идти за кроссовками в коридор, босая вылезла в окно.
По дороге, усыпанной острыми камушками, было больно идти, нога в голеностопе еще сильно ныла, и Лиза села на деревянный брусок, стоявший у палисадника.
Она сидела в темноте, пока не замерзла. Комары уже куда-то делись, а Лиза перебирала и перебирала в голове все, что насобиралось там за последние дни и недели.
Вдруг по дороге на повороте улицы, у дома Глеба, послышались шаги.
Лиза замерла. Шаги приближались. И вот уже свет луны выхватил из мрака родную фигуру Глеба в черной майке без рукавов, с отрывающимся от него табачным облачком.
– Глеб! – пискнула Лиза.
– Ага, Елизавета… А я к вам!
– А я жду.
Глеб схватил ее
