глазах выше купцов и торговцев. Последние, как бы успешны они ни были, стояли ниже их в социальном отношении.
Общественное положение купцов в Португалии и в ее заморской империи было, можно сказать, своеобразным. В теории, они занимали более низкое положение, во всяком случае в некоторых отношениях, чем те, кто владел одним из ремесел. Согласно средневековой концепции, таких ремесел было семь. Их представляли: крестьянин, охотник, солдат, моряк, хирург, ткач, кузнец. В католической Португалии, как в конфуцианском Китае или в марксистской России, купец рассматривался как паразитический элемент, получающий доходы в результате посредничества, цель которого является личное обогащение за счет своих собратьев.
Чисто умозрительное презрение к купеческому призванию подкреплялось тем фактом, что в странах португальского языка большой процент преуспевавших купцов составляли криптоиудеи или «новые христиане». Это в большой степени объяснялось тем, что все остальные поприща были официально для них закрыты. Антисемитизм нигде не был так силен, как в Португалии, несмотря на тот факт (или, возможно, вследствие его), что во многих португальских семействах присутствовала сильная примесь еврейской крови. Давно проживающие в стране иностранцы и путешественники особенно язвительно шутили по этому поводу. Фроже о своем визите в Рио-де-Жанейро в конце XVII столетия рассказывал так: «Губернатор запретил горожанам торговать с нами. Он был единственным и покупателем, и продавцом; мы должны были реализовывать наши товары по расценкам более дешевым, чем в Европе. Это достаточно наглядно показывает злостную практику этой нации, три четверти которой евреи от рождения».
Суждение Фроже, хотя и преувеличенное, напоминает о другой важной черте португальской колониальной жизни, уже кратко упомянутой в первой главе. Торговля и коммерция, презираемые в теории, были занятиями всех тех, кто мог себе это позволить, начиная от вице-короля и генерал-губернатора и далее вниз по социальной лестнице. Труд на королевской службе в большинстве случаев оплачивался невысоко, и чиновники на государственных постах компенсировали низкую зарплату, занимаясь торговлей, стараясь не привлекать к себе внимания. Португальская империя формировалась одновременно как торговая и военная империя. Признание этого факта нашло отражение в высокопарном титуле короля Мануэла I по прозвищу Счастливый, которого французский король Франциск I называл королем-бакалейщиком. Титул португальского короля был таковым: владыка завоеванных земель и морских путей, покровитель торговли в Индии, Эфиопии, Аравии и Персии. Такое именование существовало долгое время и после того, как титул потерял свое практическое значение. Хотя было бы неправильным утверждать, что в Португалии был класс торговцев, сравнимый с тем процветающим классом, который имелся в Голландской республике, Англии, Франции или Италии. Все же португальские торговые сообщества в отдельные периоды и в некоторых странах приобрели значительный вес, несмотря на досадные препятствия со стороны алчных губернаторов и королевских монополий. Богатые купцы Макао во времена расцвета торговли с Японией (1557–1640) – это один пример, а бродячие торговцы (mascates) в Ресифи в начале XVIII столетия – другой.
Этимология слова mascate, как и термина эмбоаба, объясняется историками и филологами по-разному. Однако я решительно отвергаю его происхождение от названия морского порта Маскат (Mascate на португальском языке) в Аравии. Это место принадлежало Португалии почти полтора века, прежде чем арабы Омана отвоевали его в 1650 г. Но этот город никогда не был крупным торговым центром, как лежащий севернее всемирно известный Ормуз в Персидском заливе. Во всяком случае, слово mascate в Португалии и Бразилии обозначает торговца, который торгует вразнос дешевыми товарами, идя от двери к двери, от одного места до другого. К ним относились с открытым пренебрежением, но они выполняли важную функцию в стране с примитивными средствами сообщения. Англичанин Г. Костер в своей книге «Travels in Brazil» (London, 1816), в которой он дал классическое описание Пернамбуку начала XIX столетия, пишет об этих торговцах так: «Полезный, трудолюбивый и в целом честный сорт людей». Это было правдивым утверждением и веком ранее. В это время словом mascate называли также владельцев лавок, кассиров и клерков, большинство которых были эмигрантами из Португалии. Подобно тому как уроженцы Сан-Паулу жаловались, что обнищавшие эмбоаба, которым они помогли, позднее выступили против своих же щедрых покровителей, то же самое говорили жители Пернамбуку. Они проявили гостеприимство в отношении бродячих торговцев, которые были иммигрантами и без гроша в кармане, и дали им работу. Однако позднее те отплатили им черной неблагодарностью.
Неприязнь в отношениях между плантаторами и торговцами нашла отражение в соперничестве между Олиндой, столицей провинции, и ближайшим морским портом Ресифи. Олинда, город, расположенный на холмах, напоминала собой Лиссабон в миниатюре в тропиках. Город был застроен роскошными усадьбами плантаторов, величественными храмами и монастырями, он был центром района Варзеа (Vdrzea). Ресифи, несмотря на свой быстрый рост и развитие порта во время господства голландцев (1630–1654), отличался хаотичной застройкой, а на болотистых землях по берегам гавани возникли перенаселенные трущобы. По общему признанию, Олинда еще полностью не восстановилась после упадка, пережитого во «времена фламандцев», но олигархи, владельцы плантаций сахарного тростника, ревниво относились к ее официальному положению как административного центра капитании и резиденции муниципального совета. Ресифи, будучи процветавшим и бурно развивавшимся городом, затмившим Олинду, не имел даже городского статуса и был просто ее придатком. Ситуация была таковой, что плантаторы Олинды и Варзеа практически не могли не залезать в долги из-за стремительно менявшихся цен на сахар и постоянный рост стоимости негров-рабов. В то время как торговцы мелочным товаром из Ресифи часто наживались, спекулируя на этих и других товарах, и становились кредиторами олигархов. Мануэл душ Сантуш заметил: «Жители Ресифи никогда не имели долгов у плантаторов, в то время как редкий плантатор не был в большом долгу у них».
Обычно те, у кого есть экономическая власть, стремятся к власти политической. Горожан Ресифи, естественно, раздражала их зависимость в юридической и социальной сфере от муниципальных советников Олинды. Они постоянно слали петиции в Лиссабон с просьбой предоставить Ресифи статус городского поселения и разрешить сформировать свой собственный муниципальный совет. В течение длительного времени корона отказывала этим просьбам, несмотря на то что их обычно поддерживали губернаторы капитании. Последние предпочитали проводить время в Ресифи, а не в Олинде, где должны были находиться. Их присутствие требовалось в Ресифи, только когда под погрузкой в порту стояли корабли флота, отправлявшегося в Португалию с новой партией сахара. Этот процесс занимал обычно два или три месяца. По сути, губернаторам была более близка компания их соотечественников в Ресифи, и здесь их связи в торговле приносили им большие прибыли, чем им давало общение с элитой Олинды и плантаторами-сахарозаводчиками.
Купцы Ресифи, которые должны были платить налоги, введенные сенатом Олинды, тщетно пытались
