мысли, что она заслуживает счастья, что “вдова” не приговор. – После смерти ее мужа и дочери мы с Максом часто заезжали, так получилось, что мы сдружились. Она так и не оправилась от горя. Но теперь хоть иногда улыбается. Я иногда вытаскиваю ее из дома, в кино, пообедать. Помогаю ей отвлечься.
– А в чем она помогает вам? – Я хочу, чтобы он как-то обозначил свои ожидания, хоть и знаю, что для него я всего лишь жена друга ее покойного друга.
– Аделина, вам бы в следователи идти. Похоже на допрос, – он хитро улыбается мне. – Мне достаточно просто быть с ней рядом. Я не встречал женщины лучше. Знаете, я женился на работе и так и не завел свою семью. Время уже упущено. Но теперь помимо работы в моей жизни есть друг-женщина. Все просто.
– Все просто, да не просто, да?
– А мы с вами никогда раньше не встречались? Я как будто вас знаю, – я доверяю этому мужчине, что был рядом с мамой все эти годы, хоть она никогда о нем и не рассказывала.
– Я бы вас запомнила, если бы мы встречались. Приятно познакомиться. И ко мне можно на “ты”. Думаю, Наталье Андреевне повезло, что у нее есть такой друг. Как проснется моя дочка, мы поедем гулять. Покажете, как управлять этим зверем?
***
– Зачем Максу микроавтобус для перевозки пассажиров в кресле-коляске? – Спрашиваю у Михалыча, удивляясь, что машина оснащена гидравлическим подъемником и мне не придется заносить маму в салон на руках, а потом коляску. Об этом я почему-то не подумала, приглашая ее на прогулку, за меня это сделал Макс.
– Это вам лучше спросить у него. Я не обсуждаю дела работодателя. Ну, я в дом, помогу выкатить Наталью Андреевну, – Михалыч мне нравится все больше. Есть в нем внутренние ориентиры “правильно-неправильно” и он прав, обсуждать Макса со мной, как бы мне этого не хотелось, не правильно.
Иду вместе с ним в дом. Забираю Оливку с рюкзачком и неизменным Мишуткой и выхожу во двор, оставляя маму наедине с ее “другом”. Строители наспех кидают доски на крыльцо, чтобы их бригадир смог выкатить хозяйку дома. Он делает это так осторожно, словно от этого зависит его жизнь. Сосредоточенное лицо. Напряженные сильные руки. Взгляд, бегающий от мамы до колес кресла, земли и обратно. Я стараюсь не смотреть на эту парочку, они итак смущаются, я это вижу.
Мне хочется расспросить маму об их отношениях, но я не решаюсь. Она так самоотверженно охраняла все эти годы и продолжает сейчас мое право на свои тайны, выборы и даже ошибки, что я не имею права лезть к ней в душу с расспросами. Хоть и соблюдение ее личных границ дается мне не просто.
Медсестра едет с нами, я буду приплачивать ей еще и за функционал няни для Оливки, потому что часть работы по уходу за мамой я взяла на себя.
Мы заехали за цветами, и я впервые осознала масштаб сложностей перемещения людей с особенностями здоровья – даже в этом развитом городе колясочникам делать это очень сложно, многие дороги и здания просто не предусмотрены для них. Так, например, мама захотела выбрать цветы для папы, но я сначала с трудом перетащила коляску через бордюр, а потом не могла закатить в дверь салона цветов. Люди с ограниченными возможностями. Название говорит само за себя. Сердце кровью обливается, как бы мама обходилась без меня, без помощи? Как живут те, кто не может перемещаться самостоятельно и у кого нет помощников?! Понимаю, что невозможно спасти весь мир, но мысленно ставлю галочку в голове, придумать хоть что-то, пусть небольшой проект для таких людей.
– Аделина! – Мама зовет меня, когда я уже захожу в салон, оставляя ее на улице. – Не забудь цветы для Киры. Я всегда беру два букета. Для папы и для нее.
Реальность снова и снова дает мне подзатыльники и укоризненно смотрит прямо в глаза. “Смотри, Кира-Аделина, что ты натворила, струсив, сбежав от своей ответственности и не решаясь исправлять свои ошибки”. Смотрю. Глаза щиплет и физически, и ментально. Похоже, меня всю жизнь будут преследовать не только страшные события прошлого, когда жертвой была я, но и эти пять лет эмоционального насилия над моими близкими. От этого с каждой минутой становится на душе все тяжелее и тяжелее.
По дороге на кладбище завожу Оливку с новой няней в ближайшее кафе, чтобы не брать ее с собой. Не хочу, чтобы малышка задавала мне вопросы, ответы на которые могут не на шутку разыграть ее и без того богатое воображение, и тогда спать в ближайшее время она будет с трудом.
– Машина Макса, – я выкатываю маму из салона с помощью подъемника, и она показывает на шоколадного цвета Porsche с открытым верхом.
У меня стоит в точности такая же дома в гараже. Мне подарил ее муж. Смотрю на номер и понимаю, такие совпадения невозможны, но никак не могу это объяснить. Наши номера отличаются только цифрой региона. Все! Странное ощущение чего-то, что я не знаю, но что так очевидно, меня не покидает.
– Разве сегодня какая-то дата? – Кладу маме на колени цветы и хочу понять, что он сегодня здесь делает.
– Ты правда хочешь узнать ответ? – Мама снимает солнцезащитные очки и смотрит на меня с сочувствием. Я дышу громче, чем она говорит.
– Правда, – сердце стучит, чувствуя ответ до того, как его произносит моя великая мама.
– Он приходит сюда каждый день, если не в отъезде. он об этом не рассказывает. Я случайно об этом узнала. Как-то сломала вазу у папы на могилке. Макс тоже был там, у Киры. На следующий день я приехала с новой вазой – и он там. Андрей Михайлович как-то проболтался о его ежедневном паломничестве сюда. Так и узнала.
– Но зачем? – Задаю еще один вопрос, ответ на который боюсь услышать.
– Ты готова узнать ответ?
– Нет, – вместо ответа толкаю маму на территорию кладбища. – Мама, прости, но нет.
Где-то коляска идет сама хорошо, где-то приходится затаскивать ее на тротуары, где-то волочить по земле с камнями. Мышцы на руках наливаются тяжестью. Ладони стираются, как от тяжелого грифа с блинами в спортзале. За каких-то двадцать минут я успеваю натереть мозоли и содрать их.
На подходе к нужному месту нас ждет небольшая горка. Она выглядит неприступной. И я решаюсь позвонить Максу со своего телефона. Он не берет трубку. Пробую набрать его номер с маминого телефона. Отвечает сразу.
– Что-то случилось, Наталья Андреевна? –
