оно не трогает. Люди, которые не нуждаются в нем, чтобы жить. Чтобы чувствовать огромную радость. Кто-то скажет: «Может быть, потому что они с ним еще не встретились?» Возможно… Но я в это больше не верю. Теперь я понимаю: то, что жизненно важно для одних, другим не подходит.
Моей маме для счастья нужно не искусство.
Габриэль
Я смотрю на свою дочь. Она прекрасна со своими длинными, вьющимися от природы волосами.
Лили
– Мама, я решила. Я вернусь во Францию, брошу работу и поселюсь рядом с тобой. Я достаточно заработала, чтобы делать то, что хочу.
– Твой муж согласен?
– Мы всегда, еще до свадьбы, хотели переехать во Францию. Для него, как и для меня, нет ничего важнее семьи. Мы просто немного забыли об этом.
Глава 18
Лили
В коробке «Для Лили» я нахожу еще одну яркую папку. В ней мои табели с оценками, начиная с первых классов, портфолио, с которым я поступила на подготовительные курсы, школьный аттестат, диплом о высшем образовании. К диплому скрепкой приколот лист бумаги. Я бы узнала этот листок где угодно.
Моя речь.
Та, которую я не произнесла на выпускном. Значит, мама знала. Она знала, что я струсила.
Габриэль
Иногда мы пытаемся исправить несправедливость, но не можем исправить уже совершившееся. Нельзя изменить прошлое, но можно изменить настоящее. Все дело в отношении к тому, что уже произошло, в решении принять это. И простить. Принимать жизнь такой, какая она есть, а не такой, какой ты ее себе представлял.
Лили разочарована в себе. И думает, что разочаровала меня. Она пыталась все исправить – по-своему, но это не всегда получается. Но она попыталась.
Лили не осознает этого, но она в стократном размере возвращает мне то, что я едва ли смогла дать ей.
Глава 19
Габриэль
Наконец-то мы закончили распаковывать коробки в нашем бретонском доме. Это заняло несколько месяцев! Атмосфера оживленная: мы с дочерью и внучкой под одной крышей. Под моей собственной крышей. Домовладельцы! Кто бы мог подумать?
– Кстати, Лили, когда ты будешь освобождать дом после моей смерти…
– Мама!
– Я оставила две последние коробки. На них ваши имена. Не выбрасывай их! А вот в этой, третьей, мои дневники. У меня не хватает духу их сжечь, но ты потом выброси все. Договорились?
– Ты вела дневник?
– Уверяю тебя, это вовсе не лучший образец литературы.
– И когда ты начала?
– Как ты думаешь, с кем я разговаривала, когда тебя не было дома? Кому рассказывала обо всех своих горестях? О своих любовных невзгодах?
– О любовных невзгодах? Что еще ты от меня скрывала? – говорит дочь, многозначительно глядя на меня. – Ну, мне пора. Надеюсь, мой вернисаж пройдет хорошо. Я немного нервничаю. Приятного вечера! И главное, не делайте глупостей!
– Иди. А то опоздаешь, художница! И не волнуйся. Твоя дочь в надежных руках.
– Спасибо, мама. Спасибо за все.
Глава 20
Габриэль
– Бабушка, она ушла! И мы не будем терять время. Свобода, дорогая свобода! Иди сюда, давай выпьем!
– Тогда – два гренадина!
– Расскажи мне еще что-нибудь, бабушка, расскажи еще! Какой была мама в детстве? Она не шалила?
– Хорошо, дорогая. Твоя мама…
Мы болтали, и Валентина не умолкала ни на минуту. Десятки вопросов в минуту. А ее смех!
– Валентина, как тебе суп?
– Лучше, чем мамин. Это потому, что ты кладешь много сухариков!
И она жадно облизывает ложку.
– Как называется любовь к своему ребенку?
– Отличный вопрос. Но не думаю, что у нее есть особое название. Может быть, мы его сами придумаем? Какие у тебя идеи?
– Я бы назвала ее гренадиновой любовью!
– Очень мило, дорогая.
– Бабушка, а можно мне почитать твои дневники?
– Когда вырастешь. Тогда – да, если захочешь.
– Бабушка, у тебя больное сердце, потому что у тебя было много сердечных страданий?
– Может быть, и так.
– А эти страдания были из-за гренадиновой любви?
Я ответила не сразу.
– Да, дорогая. Тебе кажется, что ты отпускаешь своего ребенка от себя, но на самом деле никогда этого не делаешь. Ничего себе, ты такая умная. Прямо как твоя мать.
– От осинки не родятся апельсинки. Если мама умная, значит, и ты тоже. Иначе откуда этому было бы взяться. И вообще, девочки умнее. Знаешь, учитель спросил у меня на днях: «Мама – кто это такая?» Сначала я подумала, что он шутит. Он же видит мам каждый день! И потом, учителя же знают все. Но знаешь, что я ему ответила?..
Эпилог
Пятнадцать лет спустя
Лили
Я уезжала, чтобы вернуться. А когда вернулась, стало ясно, что здесь я и должна быть. Вот где было мое место.
Габриэль
Я хотела, чтобы моя дочь достигла определенного уровня, могла достойно зарабатывать. И быть счастливой. На этом моя роль заканчивалась. Дело сделано, цель достигнута. Вот только Лили продолжает идти. Все дальше и дальше.
И это немного слишком для меня. Ее картины повсюду. Люди спрашивают: «Это ваша дочь?» Но больше всего меня впечатляет то, что ее имя можно увидеть на телевидении, в газетах. Везде. Потому что это не только ее имя, но и мое.
Как жаль, что я больше не работаю! Я бы ходила с гордо поднятой головой, ведь моя дочь – звезда!
Лили
Однажды мне сказали: «Что ты хочешь рисовать? Что хочешь рассказать? Это должно быть не просто красиво, это должно иметь смысл».
Ответ очевиден. Свидетельствовать, кричать в тишине, дать голос тем, кого не слышно, показать тех, кого не видно. Рисовать людей – усталых, измученных временем, но достойных, ведь за ними – прожитая жизнь. В них – душа. Нечто настоящее, уникальное. Их фигуры говорят о жизни, полной труда. Я никогда не стремлюсь приукрасить их, показать в лучшем свете, в их несовершенстве я ищу истину.
С любовью, признательностью и сочувствием я смотрю и на фигуру, которую знаю наизусть. На то, что делают с ней месяц за месяцем время и боль, оставляющие свой след на лице и коже. Я чувствую потребность рисовать сокровенное. То, что я знаю, то, что рядом, то, что я могу сделать своим.
Художник – тот, кто выходит на свет, чтобы сказать, кто он такой.
Габриэль
В основном это автопортреты. Она такая красивая, и это хорошо. Но каждый раз она уродует себя: то нос нарисует более крупным, то тело более полным, она старит себя, но получается еще более красивой. Более женственной.
Глядя на ее картины, я иногда узнаю в них свои черты. Она и меня делает красивее, позволяет мне любить себя – естественной, не приукрашенной. Вот почему все любят ее работы. Людям нравится по-новому видеть себя – красивыми, достойными любви.
Лили
Все думают, что это автопортреты, но я рисую не себя, а маму. Мою маму, какой я ее вижу, какой я всегда ее видела и какой она навсегда для меня останется. Она прекрасна.
Габриэль
Мне нравятся работы моей дочери. Пусть я ничего в этом и не понимаю. Не нужно ничего знать, чтобы видеть правильные черты лица, текстуру кожи, свет, плотность, глубину цветов. В ее картины буквально погружаешься. Они захватывают, обволакивают. Успокаивают. Как нежные руки. Знакомые руки. Каждому хочется найти утешение в объятиях своего ребенка.
Лили
Я рисую, чтобы быть там, где должна, – на своем месте, которое было так трудно найти. И больше не задаюсь вопросами: я рисую, следовательно, существую. Рисую, чтобы научиться любить себя. И затем, чтобы научиться произносить «я люблю тебя».
Габриэль
Я смотрю на свою дочь.
