встречи. В нашем случае, возможно, с участием вмешательства сил свыше, но и не без участия тетушки Аллы, актрисы Театра Моссовета Марии Николаевны Мравиной и моей квартирной хозяйки, певицы того же театра, Фаины Зиновьевны Синицкой. Но кем бы это ни было задумано, первая встреча сама решила все быстро и решительно, в течение нескольких коротких недель мы поженились. Единственным мрачным обстоятельством этого времени был вечер, когда Алла рассказала мне об одном эпизоде своей жизни.
В 1951 году она была арестована в числе шестнадцати членов антисоветской молодежной организации, состоявшей из студентов первого курса и школьников старших классов в возрасте от 16 до 19. После ареста Алла провела полтора года в одиночке Лефортовской тюрьмы в процессе следствия, которое, кроме всего прочего, “пришило” группе еще и “еврейский буржуазный национализм”. После этого состоялся суд. На самом деле, это был, конечно, не суд с обвинением и защитой, а военный трибунал, состоявший из трех генералов, без адвокатов и обвинителей. Он приговорил трех мальчиков, лидеров организации, к расстрелу, а остальных к 25 годам принудительных работ в лагерях. Трое были расстреляны. Остальные начали свое трудное странствие по Гулагу. Этап от Москвы до Полярного круга, от пересылки к пересылке, затем Инта, Абезь… В 1956-м – пересмотр дела, трем расстрелянным замена казни на 10 лет Гулага (!), остальным реабилитация и возвращение в Москву. Алла была восстановлена в Педагогическом институте им. Ленина и, закончив его, получила диплом биохимика. Вот ее краткая история.
Рассказ Аллы был намного длиннее, чем мой предыдущий абзац. Всю ночь я видел ее в моих снах, роющей глубокие котлованы. Когда она пыталась выбросить землю наверх, все нарытое валилось обратно на ее голову. Такие сны снились мне долго. Судьба Аллы во многом определила наши будущие решения и жизненные шаги. Но все это было потом. Потом Алла напишет книгу о том, что с ней произошло. А сейчас жизнь сверкала всеми цветами радуги. Мы поженились в новогоднюю ночь 31 декабря 1960 г. и были очень счастливы. В декабре 1961 родился наш сын Владик. И вскоре начали разворачиваться необыкновенные события на моем голосовом фронте.
Однажды кто-то рассказал мне о знаменитом докторе Демидове, личном ларингологе Хрущева, который в 1960 ездил с ним в США и привез оттуда какие-то невероятные хирургические инструменты. Мы узнали, что Демидов принимает в частной (!) больнице где-то на Бульварном кольце. Оказалось, что есть такая больница, и Демидов меня принял, осмотрел, услышал историю всех безуспешных попыток и сказал, что берется меня оперировать.
Сыграли ли свою роль невероятные американские инструменты, или мастерство хирурга, или удачное расположение знаков Зодиака – трудно сказать. Наверное, все совпало. Но знаю точно, что ход операции во многом определила хирургическая сестра, ассистентка Демидова. Операция по удалению узелка со связок требует активного участия пациента. Его роль помочь увеличить поле зрения гортани для хирурга. И для этого требуется очень простое действие: ухвативши конец языка, тянуть его вперед и вниз как можно сильнее. Это очень больно, и в силу вступает рефлекс самозащиты, рука тянущего да не оскудеет! А тут еще мой проклятый, прячущийся от глаз узелок – тянуть-то надо сильнее. И вот здесь выходит на сцену ассистентка. Демидов поставил ее сзади кресла, на котором я сидел, прямо за моей спиной. Это была довольно массивная женщина среднего возраста с небольшими усиками и большими руками. По знаку хирурга она захватила половину моего языка стерильной салфеткой и начала тянуть его вниз, и тут я понял, что останусь безъязычным навсегда. Действительно, после операции оказалось, что могучая рука порвала мне уздечку под языком (впрочем, потом она зажила). Демидов был очень осторожен, долго примеривался, и под конец, выругавшись (очевидно, общение с Хрущевым было для него хорошей школой), нежнейшим движением скальпеля удалил узелок. Мы уехали домой счастливые, с инструкцией не произносить ни одного слова в течение недели.
Казалось, что теперь все мгновенно придет в прежнюю форму. Но на самом деле это было намного сложнее. Я пел с узелком почти 4 года и выработал совершенно другую манеру пения. Когда были сделаны первые попытки петь по-старому, оказалось, что голос меня совсем не слушается. Снова перепутье, необходимость переучиваться, искать свой настоящий голос, а мне уже 31 год. Норцов не мог мне помочь. Как слепой в поисках дороги, я брел в сумерках.
В 1961 были сданы выпускные экзамены, спета дипломная программа, которая звучала значительно хуже, чем при поступлении в 1956. Что делать дальше? Один выход – педагогическая работа? Помню свой разговор на эту тему с Ниной Александровной Вербовой, бессменным деканом вокального факультета Гнесинского. Мы как-то оказались рядом на скамейке напротив входа в институт, и я решил спросить, имеет ли мне смысл подавать заявление в аспирантуру. Нина Александровна, о еврейском происхождении которой я слышал, но не был уверен, стараясь говорить как можно мягче, сказала: “Саша, вы никогда не сможете поступить“. Все было ясно. Я не думал, что даже в Гнесинском, куда принимали евреев, аспирантура для меня была заказана. Вербова обещала поговорить о возможном месте на вокальном отделении Педагогического института им. Ленина, и я какое-то время там преподавал обязательный вокал (помните обязательное/принудительное фортепиано?) для будущих хоровых дирижеров. Эта внештатная работа оплачивалась невероятно низко. В то же время продолжались поиски моего натурального голоса. Меня стали иногда приглашать участвовать в школьных концертах Московской филармонии. Пришлось начать давать уроки фортепиано детям. Но занятия голосом, самостоятельно, без учителей, но с памятью о занятиях с Л.Е. Куриленко, были самым главным.
Работа в журнале “Советская музыка” Комише Опер (Komische Oper)
Еще одно, но на этот раз увлекательное занятие давало мне тоже какое-то материальное, и глубоко творческое вознаграждение – работа внештатного корреспондента журнала Советская музыка. Моим профилем в нем каким-то, непонятным для меня образом, стали статьи и рецензии на концерты советских и зарубежных певцов. Диапазон довольно широкий: от крупнейших певцов Союза (Борис Гмыря, Ирина Архипова, Надежда Казанцева и др.) до таких звезд, как Питер Пирс (Peter Pears), Лоис Маршалл (Lois Marshall), Доналд Белл (Donald Bell), немецкий оперный театр Komische Oper и американский хор Новая Англия (New England).
Содержанием многих моих статей была тема В творческой лаборатории, т.е. индивидуальные и коллективные интервью с исполнителями, с особым интересом к творческому процессу и исполнительской философии. Одной из интереснейших оказалась моя встреча со всем коллективом Комише Опер во главе с его главным режиссером Вальтером Фельзенштейном и дирижером Куртом Мазуром.
