в Большом Зале Консерватории. Мы все ждали начала. Наконец, приоткрывается дверь, ведущая на эстраду, и в проеме появляется Лоис Маршалл. Но что это! Все непроизвольно делают глубокий вдох. По сцене в сторону рояля двигается… женщина-инвалид. Сзади – аккомпаниатор Велдон Килберн. Это певица? Певица-инвалид? Движение происходит спазматически, странно отбрасывается левая нога, ее догоняет правая. В Москве нет инвалидов, если есть, их никто никогда не видит. Тем более на сцене. Никогда. Инвалидов не может быть в стране победившего социализма. Где они? Мы не знаем и не хотим знать. Здесь нет места для таких, как Itzhak Perlman и Thomas Quasthoff. Но постепенно шок в зале сменяется явным сочувствием.
Маршалл одна из первых ласточек с запада, человек из другого мира. Мы проведем с ней следующие полтора-два часа, и мы следим за ее каждым шагом, за явным пренебрежением к тому, какое впечатление производит на публику ее движение, ее болезнь. Мы замечаем, как общаются Маршалл и Килбурн во время исполнения, видим его постоянное и свободное внимание к певице. Как это непохоже на скованную фигуру аккомпаниатора на советской эстраде. И очень скоро появляется ощущение той внутренней свободы этих двух, которой мы не знаем.
Наконец мучительный выход закончен. У рояля Маршалл еще какое-то время устраивается, занимает удобную позицию и подымает голову.
Лоис Маршалл
Еще один глубокий вдох, теперь – от восхищения одухотворенной красотой всего облика певицы. Великолепный торс, шея и замечательно выразительная красота лица, увенчанного короной темных волос. Я сижу с замершим сердцем, как будто предчувствуя, что эта наша первая встреча может сыграть судьбоносную роль в моем будущем. В зале тишина, не обыкновенная, а как после глубокого потрясения.
Первые звуки, и мы переносимся в другой мир. Le Violette Скарлатти, Se tu m’ami Перголези, песни Британских островов, Слушай эхо Генри Пёрселла. Сколько лиризма в этом необыкновенно теплом и насыщенном голосе. Ровный во всех регистрах, он наполняет зал без всяких усилий. Слушай эхо поражает радостной подвижностью голоса. Невероятная легкость колоратуры, изумительной красоты тембр.
Звучит английская народная песня 17 века, “Видели ли вы, как цветет лилия?”, гимн чистоте и совершенству. “Как бела, как чиста!” – мелодия поднимается все выше, и вдруг я слышу на верхней ноте, как будто голос Маршалл реверберирует. Но в прекрасной акустике Большого зала нет реверберации! Это над голосом Маршалл как бы возник невидимый купол. Я слышал потом много вариантов исполнения певицей этой песни, и каждый раз совершалось то же чудо.
После первого отделения люди бросились к телефонам-автоматам в фойе звонить друзьям, и во втором отделении зал был полон.
На протяжении всей программы мы слышали неизвестные нам раньше произведения, полные очарования и лиризма. К сожалению, на сцене рядом с Килбурном сидит никому не нужный ведущий, конферансье (ведь у всех есть программки!). Но он еще и переводчик. Это карикатурная фигура, вступающая в конфликт со всем, что происходит на эстраде. Объявление и перевод одной из народных песен Британских островов произносится совершенно деревянным, официальным, как на собрании, голосом: “Он любит ее, она не любит его, и оба очень несчастливы”. Гомерический хохот зала, Маршалл с недоумением смотрит на ведущего.
Совершенно незабываемое впечатление произвел цикл Семь испанских песен де Фалья в самом конце программы. К тому времени в сознании публики сложилось ясное представление о Маршалл, как о лирическом сопрано. Это подтверждалось и всеми песнями цикла, кроме последней, Поло. В отличие от предыдущих номеров, здесь довольно бурное вступление. Вдруг раздается вопль! Это крик голоса в низком регистре, и Маршалл использует открытый грудной звук. Так вопят раненые животные, так звучит отчаяние в цыганских песнях и песнях фламенко. Перед нашим внутренним взором мы видим женщину, кружащуюся в яростном танце протеста против своей судьбы. Меняются регистры, голос звучит высоко, низко, снова высоко, но с той же яростью, и песня кончается таким же низким воплем, как она началась.
Публика безумствует, люди бросаются к эстраде, протягивают руки к артистке, аплодисменты не стихают. После этого начались бисы, неимоверное количество. На лицах Маршалл и Килбурна изумление, они никогда еще не встречали такого приема. И они щедры – не меньше 10 произведений было исполнено сверх программы. После концерта многие задавали себе вопрос: какой же голос у Маршалл – лирическое сопрано, драматическое? Ответом были лирические песни и арии и арии для драматического сопрано – Турандот, Манон Леско, которые певица исполняла с полной убедительностью. У нее не было пределов, все зависело от музыки.
После концертов 1958 года Лоис Маршалл стала на многие годы любимицей советской публики, и возвращалась в Союз еще 8 раз.
Когда я стал сотрудничать в журнале Советская музыка, одной из первых моих идей была статья о Лоис Маршалл. Осуществить это удалось в 1962 г. Мне заказали рецензию на ее концерт и согласились с моим предложением взять интервью у Маршалл и Килбурна. Мы договорились о встрече в вестибюле гостиницы Националь. Не рассчитывая на свой рудиментарный английский, я взял с собой магнитофон, машину конца пятидесятых, огромный ящик с двумя бобинами и узкой пленкой. Войдя в вестибюль, я увидел, что Маршалл ждала меня одна. Мы сели в кресла. Я чувствовал себя не очень уверенно: свидание с иностранцами в вестибюле гостиницы… Маршалл сразу сказала, что Килбурн был не-здоров, очевидно, простуда или грипп, и она очень волнуется, т.к. у них завтра концерт. Но он вскоре пришел, и интервью, очень интересное, состоялось. В конце мне пришла в голову идея позвонить знакомому доктору Валентину Чаплину, может быть, он сможет помочь. Врач, большой любитель музыки и мой друг, тут же приехал и сделал бедному Килберну инъекцию антибиотика. Мы расстались.
На другой день концерт состоялся, и когда я пришел за кулисы с поздравлениями и спросил, как Килбурн себя чувствует, он ответил, показывая на горло: “Здесь хорошо, а сидеть больно, и указал, где именно”. Все засмеялись, а я вообразил (совершенно неверно), что наши отношения стали более личными. Через десять лет, в 1974, в год нашей эмиграции, это ощущение личного знакомства сыграло немалую роль в решении, куда ехать.
Интервью было опубликовано в первом номере журнала в 1963 г. Мы говорили о множестве аспектов и проблем вокального исполнительства, о карьерах обоих участников. В начале занятий вокалом, говорил Килбурн, голос Маршалл был необычайно легким, со склонностью к колоратуре:
Действительно, диапазон голоса мисс Маршалл начинался с соль первой октавы, но ведь она была очень молода, и, конечно,
