менее спокойно заниматься своим делом.
Да, она все это понимала. Прекрасно понимала. Так почему же чувствовала себя так, словно ей в сердце вонзили меч и в груди у нее образовалась дыра, кровоточащая незаживающая рана? Хелльвир знала правду, понимала родителей, но сердце не слушало голос разума; оно, в свою очередь, говорило ей, что ее прогнали, вышвырнули, словно ненужную вещь. И ее удивило то, что боль оказалась такой сильной. Она не раз побывала в царстве Смерти и вернулась назад, ей угрожали, ее унижали, отец и мать бросили ее одну среди чужих людей и уехали на другой конец страны, но никогда ей не было так больно, как сейчас.
«Детские глупости, – сказала себе Хелльвир. – Так будет лучше для всех, и ты знаешь об этом. В любом случае тебе уже пора покинуть отцовский дом, ты взрослая женщина».
Но сердцу было безразлично то, что она знала или думала. Хелльвир сделала глубокий вдох, затем медленно выдохнула и представила себе, что вместе с воздухом освобождается от своей боли и тревог. Река шелестела у ее ног, разговаривая сама с собой, и Хелльвир слушала вполуха, глядя на воду. Тут река подняла голову; у нее были длинные волосы из водорослей, в которых запутались рыбьи икринки. Река оперлась щекой о руку и смотрела на Хелльвир глазами из блестящей мокрой гальки.
– Здравствуй, – тихо произнесла Хелльвир.
Речной дух улыбнулся, открыв острые зубы, потом снова скрылся под водой. Хелльвир смотрела ему вслед, и ей стало немного легче. По крайней мере, здесь ей не нужно скрываться и притворяться кем-то другим. Здесь она может быть собой.
Лодка из дворца пришла за ней на следующее утро. Хелльвир сказала себе, что удивляться не следует. Разумеется, принцесса знает, что она больше не живет с родителями. Слуга в красной ливрее, который ее обычно встречал, высокий мужчина с аккуратно подстриженной бородой – если она правильно запомнила, его звали Бион, – провел ее в комнаты капитана, которые Салливейн забрала себе.
Принцесса рисовала углем и не слышала, как открылась дверь. Хелльвир боялась, что Салливейн сердится на нее после того, как она в прошлый раз не пожелала с ней откровенничать, но эти опасения оказались напрасными. Негромко шуршал карандаш. Салливейн вполголоса напевала что-то себе под нос. Хелльвир терпеливо ждала и, пользуясь возможностью, разглядывала полки с книгами, фигуры на шахматной доске, разные мелочи, привезенные из путешествий. Эта комната ей нравилась.
– Ну, что ты об этом думаешь? – спросила Салливейн, поднялась и, сдув остатки угля с листа, продемонстрировала рисунок Хелльвир. – Похоже?
Хелльвир поморгала. Принцесса изобразила Эльзевира. Глаз у ворона блестел – она хорошо знала этот блеск, у него бывал такой вид, когда он замечал какой-нибудь сверкающий предмет. Да, рисунок был хорош. Она переглянулась с птицей, сидевшей у нее на плече, и довольный ворон начал прихорашиваться. Впервые кто-то счел его достойным того, чтобы нарисовать портрет.
– Очень похоже, – ответила Хелльвир. – Я не знала, что вам нравится какой-то иной вид искусства, кроме фехтования.
– Я решила расширить свой репертуар. – Салливейн отложила рисунок. – Сними это, пожалуйста.
Прежде чем Хелльвир успела возразить, принцесса начала расстегивать ее куртку.
– Что вы?.. – в тревоге пробормотала Хелльвир.
– Твоя очередь. – Должно быть, выражение лица Хелльвир позабавило принцессу; она подмигнула. – Не волнуйся, я попрошу тебя снять только куртку.
Она бросила куртку на диван, взяла Хелльвир за плечи и заставила ее отойти назад; дойдя до дивана, Хелльвир была вынуждена сесть. Все это время сердце готово было выпрыгнуть у нее из груди. Она внимательно наблюдала за каждым движением Салливейн.
Через некоторое время она заставила себя задать вопрос:
– Вы хотите нарисовать мой портрет?
Салливейн вернулась к мольберту и взяла чистый лист бумаги.
– Мне нужно попрактиковаться в изображении черт уроженцев Галгороса.
Впервые в жизни Хелльвир назвали «уроженкой Галгороса». Она не могла понять, нравится ей это или нет.
– Я родилась не в Галгоросе.
– Но твоя мать оттуда родом, верно? Ты унаследовала ее высокие скулы, зеленые глаза. Сиди спокойно, пожалуйста. Повернись лицом к окну.
Хелльвир попыталась скрыть смущение, пока Салливейн изучала ее в ярком свете, лившемся в открытую балконную дверь, и набрасывала ее портрет. Ей казалось, что она выглядит неестественно.
– Во имя Онестуса, девушка, ну расслабься ты. Глядя на тебя, можно подумать, будто я не рисую тебя, а заставила служить мишенью для стрельбы из лука. Успокойся.
Хелльвир наблюдала за принцессой. Это было несложно, потому что принцесса не смотрела ей в глаза; художница изучала ее волосы, скулы, подбородок. Когда Салливейн сосредотачивалась на чем-то, между бровей у нее появлялась тонкая морщинка. Хелльвир вспомнила, как впервые увидела ее – не обезображенное тело на столе, а дух в царстве Смерти, призрак с золотыми волосами, которые в сером полумраке горели как пламя. Она вспомнила свою первую мысль – она подумала тогда, что принцесса прекрасна. И сейчас, когда солнечный свет падал на ее локоны, они светились, словно нимб.
– Насколько я понимаю, ты больше не живешь с родителями, – заговорила Салливейн, стирая неудачные штрихи ребром ладони.
– У нас… из этого ничего хорошего не вышло.
– Могу я спросить почему?
Хелльвир молчала. Рана была еще свежа, и ей было неприятно касаться этой темы. Салливейн, не получив ответа, подняла взгляд. Хелльвир заговорила, не успев обдумать свои слова.
– Моя мать поклоняется Онестусу, – тихо произнесла она. – То, что я делаю, она считает кощунством. На прошлой неделе мы поссорились, и… в общем, слово за слово, и…
Салливейн кивнула с таким видом, как будто Хелльвир лишь подтвердила ее догадки.
– Эта ссора, из-за нее ты была расстроена, – сказала она. – На прошлой неделе.
– Я… – Хелльвир удивило то, что принцесса все помнила. – Да, из-за нее.
– У бабушки тоже одно время были такие мысли, – заметила принцесса. – После того как ты меня воскресила. Она боялась, что мы сбились с пути, с Тропы Света, изменили Онестусу и его Столпам, что после смерти не обретем вечной жизни в его царстве. – Салливейн говорила без выражения; казалось, она повторяет слова, внушенные кем-то другим. – Мы превратимся в ничто. О нас забудут, словно нас никогда и не было.
Принцесса подняла взгляд и небрежно пожала плечами, словно верить в подобное было нормально.
– Бабушка винила себя в том, что обрекла меня на небытие, заставив тебя вернуть меня в мир живых. Однако она довольно быстро забыла об этом. – Салливейн презрительно усмехнулась. – Глупые страхи, знаешь ли. Я в любом случае не попаду в царство Онестуса и не получу того, что он обещал. Небытие уже ждет меня.
Это было сказано с горечью, но Хелльвир не успела спросить, что имела в виду принцесса.
– Знаешь, ты можешь переехать сюда, во дворец. Комнат у нас хватит.
Хелльвир открыла рот, потом закрыла. Это предложение вызвало у нее противоречивые чувства. Мысль о том, чтобы жить в роскоши, в окружении придворных, слуг, коробила ее. Потом она задумалась о том, каково это будет – поселиться так близко к Салливейн, видеть ее каждый день. Это было бы не так уж плохо. Где-то в груди вспыхнула искорка, и жар распространился по всему телу. Хелльвир хотела жить во дворце, но не знала, что думать об этом открытии.
– Я… я бы предпочла остаться в обители, – с трудом выговорила она. – Но благодарю вас.
Салливейн, казалось, удивил этот ответ.
– Почему же?
– Потому что там меня понимают. Они знают, кто я, не осуждают меня. Кроме того, я могу помочь им в качестве знахарки, использовать полученные знания.
«Потому что находиться рядом с тобой опасно, – вдруг подумала Хелльвир. – С тобой слишком легко болтать, а я должна вести себя осторожнее». Она уже сожалела о том, что рассказала принцессе о ссоре с матерью. Королевской семье незачем было знать о подобных вещах.
Салливейн прекратила рисовать, и ее
