после понедельника идет только вторник, неверно – на самом деле сегодня среда.
– Это знание вам чем-то помогает? – спросил папа.
– Пока нет, – сказала Джейн, – но со временем, надеюсь, пригодится.
Повисла короткая пауза, и я решил еще поспрашивать Человека Апокрифического.
– Если я скажу, что вчера встретился с Прежним, что бы вы ответили?
– Ты имеешь в виду, с Бандитом? Они частично Прежние. Остаточные.
– Нет, я имею в виду чистокровного Прежнего, в униформе Упавшей женщины, путешествующего при помощи неизвестной технологии.
Апокрифический Человек поднял бровь:
– Ангел? С небес, и смерть следует за ним?
– Что-то вроде.
– Так вот что случилось с теми Желтыми из Кривого Озера?
– Это можно было бы… домыслить как потенциальный сценарий.
– Хмм, – протянул он, внимательно глядя на меня, – байки я слышал, но ничего достоверного. Этот Ангел с вами разговаривал?
– Предположим, что мог бы, – сказала Джейн.
– Тогда у вас есть вопросы ко мне.
Я сделал глубокий вдох.
– Если бы я сказал, что все мы «субъекты» со штрихкодами и живем в «Резервации», что бы это для вас значило?
Он на миг задумался.
– Не так быстро. Меня прислали сюда записывать историю, но без прежнего и специального знания. Слова, которые ты используешь, архаичны, но некогда они имели значение. «Резервация» означает участок земли, сохраняемой для разного использования. «Субъекты» – это определение может относиться к людям, которые управляются одним человеком, обладающим ими или кому они обязаны своей свободой. Но это может также означать… кого-то или что-то, что представляет предмет исследования.
Бакстер помолчал минутку, затем добавил:
– Похоже, что Ангел, с которым вы встретились, говорил напрямую – если предположить, что вы с ним встретились.
– Встретились. Он думает, что мы оба мертвы.
Папа уронил на кухне чашку, и все мы подняли взгляд.
– Извините, – сказал он.
Я посмотрел на Джейн, но она отсутствующим взглядом сверлила скатерть, постукивая по столу пальцем.
– Лебеди, – продолжал я, – не из плоти и крови, это машины из алюминия, проводов и старой технологии. Вы это знали?
– Я думаю, все об этом знают, – сказал Бакстер, – или когда-то знали, но любое апокрифическое знание без права обсуждения или записи вскоре забывается. То, о чем не говорят, не задерживается в голове. Ты знаешь, что они делают?
– Они глаза Утопиакорпа-Творца, – медленно проговорил я, – чтобы точно знать, где мы. Они читают наши штрихкоды при помощи технологии, понимание которой утрачено.
Господин Бакстер посмотрел на мой забинтованный палец, затем снова на меня.
– Перчатки делают нас не видимыми для лебедей, – сказал папа, – и если перчатки запрещены Правилами, то они были написаны либо Утопиакорпом, или под его руководством.
Повисла очередная долгая пауза, пока мы все обдумывали предмет обсуждения – как будто кто-то решил смешать легенды и факты, и они оказались совместимы.
– Это либо очень тревожно, либо полет нелепой фантазии, – сказал Гарри. – Вы должны быть очень, очень осторожны.
– Мы будем, но в любом случае рискуем только мы.
– Хотелось бы, чтобы это было правдой, – покачал головой папа. – В Восточном Кармине две тысячи семьсот восемь человек, и каждый из них в опасности из-за вас. От девяностотрехлетней вдовы де Мальва до малышки Марты Серой, родившейся шесть дней назад. Из-за этого и случаются В-уведомления. Коррумпированные префекты несут очень большую ответственность за людей под их управлением. Они знают, что обязаны придерживаться Правил, поскольку в противном случае самым худшим, что может случиться, будет как раз то самое худшее – Книга Гармонии не является последней инстанцией в делах жизни и смерти. Если набат зазвучит слишком громко, за всеми нами придет Бледный Всадник. Думаю, это и случилось в Ржавом Холме.
Мы замолчали. Жизнь всегда была ходьбой по лезвию ножа. Мы просто не знали этого, ни того, что наши действия могут вызывать такие тяжелые последствия. Наверняка это осознавали и другие и предпочитали хранить молчание, оставив все идти своим чередом.
– Вот для чего мы все это делаем, – тихо сказала Джейн, – чтобы не придерживаться Правил, о которых мы знаем мало или ничего. Должен быть лучший путь, несмотря на риски.
– Твоя мать говорила так же, Эдди, – вставил отец, – и ее за это убили.
Мы с Джейн переглянулись. Пусть мы на самом деле только скользнули по поверхности, мы уже слишком глубоко копнули, чтобы остановиться. После этого мы мало разговаривали. Бакстер и Гарри сказали, что пойдут наверх почитать книгу или поиграть в версию «скрэббла», где дозволены любые слова, не просто цвета, Джейн пошла домой переодеться и потом на работу, а папа сел обновить свои записи прежде, чем открыть приемный кабинет.
Я очень медленно оделся, прикинул все три предписанных прически – с пробором направо, налево и прямым, прежде чем принял решение в пользу прямого. Затем я написал гармонический отчет для Люси и пошел выполнять мою Полезную Работу на утро. Разбирательство разбирательством, а свою ежедневную работу высокорангового Красного надо выполнять.
Патрулирование и последние проводы
Я произнес свое первое слово в возрасте двух недель и начал ходить через месяц, в рамках нормы. Я не демонстрировал какого-то неинстинктивного поведения, пока мне не исполнилось двух лет. Все началось с простого хихиканья, как рассказывал отец, и уже через месяц я проявлял чувства и изобретал метафоры. Это всегда был тревожный период для любых родителей, поскольку на базовых инстинктах можно прожить до трех-четырех лет, хотя некоторые дотягивали и до восьми – с ними было тяжело или вовсе не возможно сладить. Незачем и говорить, что таких в итоге забирала Плесень.
Тед Серый: «Двадцать лет среди хроматийцев»
Теперь, когда я стал Значительным Цветом, у меня появился собственный ящик на почте, в котором для меня оставлялись особые задания. Я должен был проверять их по два-три раза в день, поскольку Совет налагал на меня новые обязанности, когда считал нужным. Позже сегодня мне придется первый раз заниматься Последними Проводами, чего я не ожидал, а в девять утра префект Циан отправил меня вместо себя в Наблюдательный пограничный обход. Он передал мне эту обязанность без лишних колебаний: это была скучная работа, которая никому не нравилась.
Я повел патруль от так называемой диспетчерской, расположенной под почтой и коммутатором, и дальше направился вниз по длинной лестнице за большой и тяжелой дверью, очень похожей на те, что закрывали вход в дозорные вышки. Эта дверь давно стояла открытой, так что технически она больше дверью не была, и вычислительный центр был единственной комнатой, до сих пор активно используемой, кроме колодца – широкой цилиндрической шахты примерно в тридцать футов шириной, наполовину заполненной водой. Некогда комната имела выходы наружу через две двери в потолке, отъезжавшие в сторону, но они были закрыты давным-давно и, как я догадывался, застроены сверху рядом домов. Я прошел вдоль коридора, освещенного светилками, встроенными в бетонные стены, – показатель их до-Явленческого происхождения.
Комната была восьмиугольной, вдоль стен стояли остатки столов, на которых в свое время располагалась какая-то старая техника, поскольку из кабельных каналов в бетоне торчали провода.
Здесь было мало того, что могло бы указывать на изначальное предназначение комнаты – разве что Пограничный Патруль всегда управлялся из подземного комплекса, если таковой был, что приводило к мысли, что зачем-то он проводился во времена еще Прежних и поддерживался как древняя традиция.
Патруль проходил без особых приключений: небольшой разрыв в ограде из цеплючей ежевики в секторе Дельта, вероятно оставленный глиптодоном или шерстистым носорогом, треск на телефонной линии в Собачьем секторе и тот самый Прыкажник, которого мы видели просящим пропитания, и вода в секторе А. Никаких следов Бандитки, которую мы видели вчера, и как только патруль был закончен, я вышел, моргая, на солнечный свет, снял форму патрульного и отнес в ратушу для чистки, что в контексте того, что я теперь знал, означало «сдал-забыл». Мои первые Последние Проводы начинались через час, так что я уселся на скамью, откуда мог следить за почтой, а меня самого видно не было. Каждые
