еще более серьезной катастрофой. Подавляющее большинство казахского населения по-прежнему вело кочевой образ жизни, и требования государства во время коллективизации разорили народ. Бедствия коллективизации вызвали голод, который унес 40 % казахского населения. Голод приводил к болезням и бегству из страны, еще сильнее усугублявшим беды казахов. Результаты были разрушительными и необратимыми. Всего за три года кочевой образ жизни сделался невозможен. Разные реформаторы уже давно говорили о переходе кочевников к оседлому образу жизни. Этот переход действительно произошел, оказавшись непредвиденным последствием коллективизации. Голод изменил и демографический баланс Казахстана, из-за чего казахи оказались в меньшинстве в своей же республике. Коллективизация опустошила многие регионы Советского Союза. Особенно сильно пострадала Украина. Период голода, который называют Голодомором, унес жизни миллионов крестьян. С точки зрения пропорции к общей численности населения процент погибших был выше всего в Казахстане, особенно среди казахов{172}.

Экономическая зона советского Казахстана отличалась от остальных четырех республик Центральной Азии. Перед ним стояла задача поставлять в промышленный центр Советского государства зерно и мясо, а не хлопок. Начало коллективизации привело к резкому увеличению целевых показателей закупок, которые устанавливало государство и которые за период с 1929 по 1931 год выросли в десять раз{173}. Так как кочевникам для пропитания не хватало зерна, они начали продавать скот, чтобы покупать зерно (и для выполнения установленных квот на закупку, и просто чтобы прокормиться), или забивать животных (чтобы прокормиться, не подпасть под обвинения в байстве или конфискацию скота). Решение государства о реквизиции у кочевников мяса и скота еще больше ухудшило ситуацию. Летом 1930 года Политбюро постановило реквизировать почти четверть всего казахского скота за 1930–31 финансовый год. Два города – Москва и Ленинград – получали 80 % мяса из республики{174}. Для казахов результаты оказались катастрофическими. Земли, которые они использовали под пастбища, обобществили и засеяли. Скот конфисковали и передали колхозам, которые выращивали зерно, а потому не могли ухаживать за животными. По оценкам партии, во время коллективизации в республике погибло 90 % поголовья скота{175}. Без домашнего скота землю нельзя было ни засеять, ни вспахать. Реквизированное зерно гнило на складах, потому что тягловых животных, на которых его можно было бы перевозить, не осталось. Кочевники лишились и пищи, и средств передвижения.

В начале 1930 года казахи в трех регионах республики – на полуострове Мангышлак на западе, на Тургайском плато на севере и в Сырдарьинской области на юге – подняли вооруженные восстания. Ужасы 1916–1917 годов были по-прежнему свежи в памяти людей. Но у повстанцев было легкое вооружение и слабая организация, часто привязанная к определенным кланам. ОГПУ очень жестоко подавило восстания. К осени 1930 года голод начался в нескольких районах. За следующий год он распространился по всей республике, неся с собой болезни и эпидемии. Нехватка продовольствия затронула все слои общества, и русских крестьян, и казахских кочевников, хотя последствия и разнились по национальному признаку: казахи страдали гораздо больше. Однако распространение голода не уменьшило аппетитов Москвы к зерну и домашнему скоту – и квоты неуклонно росли. Столкнувшись с голодом и бесконечными требованиями государства, кочевники спасались бегством. Они отправлялись в Поволжье, Сибирь и Узбекистан, и улицы Ташкента снова наводнились голодающими казахами – в 1919–1920 годах они были обычным явлением. В Илийскую долину Восточного Туркестана, по всей вероятности, бежали около 200 000 человек. Как мы увидим ниже, Синьцзян переживал свой собственный период турбулентности, и советское правительство с осторожностью относилось к мотивам тех, кто бежал туда. Советские пограничники и ОГПУ расстреливали тысячи людей, однако многим все равно удалось пересечь границу{176}.

Беженцы первой волны пригнали с собой скот, часть которого пытались продать. В результате на базарах по всей Центральной Азии цены на домашний скот резко упали. Следующие волны принесли с собой только болезни. Где бы они ни оказывались, они не встречали особого сочувствия. Их прогоняли с железнодорожных станций, милиционеры обращались с ними как с преступниками, а на фабриках и в центрах городов, которые они наводнили в поисках пропитания и работы, их боялись из-за болезней. Европейцы, населяющие степь, всегда презирали кочевников, считая их отсталыми и нецивилизованными, а теперь и вовсе стали обвинять их в собственных бедах. В беженцах всюду видели лишь обременение для местных ресурсов. В условиях крайней нищеты многие семьи бросали своих голодающих детей и неизбежно возникали случаи каннибализма.

Ситуация начала улучшаться лишь в 1934 году, когда Москва снизила квоты на закупки и стала оказывать некоторую продовольственную помощь. Затем начался процесс репатриации и переселения выживших в «трудодефицитные» районы Казахстана. К тому времени, когда катастрофа закончилась, в республике погибло 1,5 миллиона человек, а еще 1,1 миллиона покинули ее, причем многие так и не вернулись. Крестьяне европейского происхождения тоже пострадали от голода, однако на казахах он сказался гораздо сильнее. По данным переписи 1926 года, казахи составляли 57,1 % населения республики, но 90 % погибших от голода составляли именно казахи. Выжившие оказались в совершенно другой части республики, где невозможно было продолжать кочевой образ жизни и разводить скот. Коллективизация положила конец кочевничеству в казахской степи{177}.

Следствием внедрения плановой экономики стало окончательное закрытие базаров в Центральной Азии и упадок торгового сословия. Уклад общественной жизни резко изменился. Все пронизывал культ личности Сталина. Непредсказуемые 1920-е годы ушли в прошлое, сменившись абсолютной определенностью политической линии партии, которая, однако, скорее напоминала скользкую гадюку, от которой невозможно убежать. Государство захватило все культурные пространства. Писатели, музыканты и художники теперь обязаны были состоять в официальных союзах, без которых их работы не публиковались. Членство в профсоюзах давало свои преимущества, но также подразумевало и серьезные ограничения по части того, о чем можно писать и сочинять произведения. Ужас и страх государства – перед контрреволюционерами и «врагами народа», которые делали свое черное дело, скрывшись под маской лояльности к советскому проекту, – обрели форму, поскольку их подогревала политическая полиция, свободная от какого-либо надзора. (Что еще хуже, в политической полиции ни о какой коренизации не было и речи. В Центральной Азии в составе этой спецслужбы состояли исключительно европейцы. Центральноазиатские члены партии жаловались на отсутствие коренного населения там, что служило для ОГПУ лишним доказательством их «политической неблагонадежности».) Поскольку в системе по определению не было изъянов, то каждый раз, когда что-то шло не так: например, из-за чрезмерной нагрузки выходила из строя доменная печь, или хлопковые поля приносили меньше урожая, чем ожидалось, или происходили задержки в строительстве, это явно было делом рук «вредителей» и саботажников, врагов революции, а следовательно, и врагов народа. Враги эти становились тем коварнее, чем ближе социализм подходил к достижению своих целей. С ними нужно было расправляться безжалостно. В 1930-е годы произошло огромное расширение ГУЛАГа – государственной системы лагерей принудительного труда, служивших одновременно средством наказания и источником рабочей силы.

Кроме того, советских граждан нужно было защищать от опасностей и соблазнов внешнего мира. В 1923 году государство создало пограничную зону шириной 22 км вдоль всех сухопутных и морских границ под особой юрисдикцией пограничных войск ОГПУ. Контроль государства над этими обширными пространствами, особенно в Евразии, на протяжении большей части 1920-х годов был слабым, однако к началу 1930-х годов границу фактически закрыли. Отчаявшимся гражданам по-прежнему удавалось массово бежать за кордон, правда, как многие казахи обнаружили в 1932 году, эти побеги не оставались без внимания. Кому-то удавалось бежать нелегально. У горного маршрута в Кашгар было достаточно окольных путей, по которым опытные проводники, минуя пограничников, доставляли отдельных лиц или небольшие группы в Синьцзян. В 1930 году, когда Юсуфу Мамуру было 13 лет, его отец, в прошлом преуспевающий торговец из Коканда, перевез его и трех других членов семьи в Кашгар контрабандой. Пеший переход занял двадцать дней, и в пути Юсуф получил обморожение. Группа чуть не попалась пограничникам, но ей все-таки удалось перейти на китайскую территорию. Отец Юсуфа бежал заранее, и ему удалось взять с собой кое-какие средства в виде золотых слитков. За следующий год он собрал почти всю семью в Кашгаре{178}. Семья Юсуфа была одной из нескольких сотен бежавших этим путем. Но даже его в итоге перекрыли, и к середине 1930-х годов Советский Союз оказался фактически отрезан

1 ... 48 49 50 51 52 53 54 55 56 ... 119

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид бесплатно.

Похожие на Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид книги

Оставить комментарий