о том, в каком саду можно найти самые вкусные зерна, о том, что чайки – настоящие бандиты…
У Салливейн на руке сидел голубь, белый, как морская пена; она гладила его по голове. Она так и не обернулась к Хелльвир, с каменным лицом смотрела куда-то вдаль, как будто размышляла о вещах, недоступных простым смертным.
– Оставь чай, и можешь идти, – произнесла принцесса.
– Салливейн… – начала Хелльвир.
Та надменно взглянула на нее и снова отвернулась. В свете закатного солнца ее глаза приобрели цвет расплавленного золота.
Хелльвир не знала, что сказать. Ее охватил трепет.
– Ну?
– Я… я должна извиниться перед вами. На балу я вела себя грубо. Вы задали мне вопрос…
Салливейн поджала губы и отвернулась.
– Неподобающий, судя по твоей реакции. Я не привыкла к тому, чтобы надо мной смеялись, травница. Мне следовало бы прогнать тебя.
Она говорила резко, отрывисто. Хелльвир размышляла о том, как оправдаться и в то же время не сказать чего-нибудь лишнего о Смерти. Он никогда прямо не запрещал ей обсуждать его с живыми, но все равно казалось, что это будет предательством по отношению к черному существу, с которым у нее установилось определенное взаимопонимание.
– Я ничего не знаю об Онестусе, – после паузы заговорила Хелльвир. – Меня воспитали в другой вере, в нашей семье поклонялись старым богам. Существо, с которым я встречаюсь там… мне кажется, он один из них. Какой-то древний дух.
– Понятно. Значит, ты считаешь, что мой бог – это новомодная выдумка, абстракция, что наша религия не имеет корней?
– Нет! Вовсе нет, я…
– Онестусу поклоняются сотни лет, во многих странах, у него намного больше последователей, чем у твоей так называемой «старой веры».
Салливейн разгневалась и явно старалась задеть Хелльвир.
Хелльвир прикусила губу и подумала, что, наверное, стоит оставить бесполезные попытки помириться с принцессой и просто держать рот на замке.
– Я рассмеялась на балу потому, что… Мне кажется, вечность в компании этого существа едва ли может показаться приятной кому бы то ни было, – беспомощно произнесла она. – Трудно представить себе такую «награду» за праведную жизнь и исполнение воли вашего Бога.
Принцесса хмурилась. Хелльвир подумала, что своими словами только роет себе яму, поэтому удивилась, когда Салливейн вздохнула и произнесла:
– Думаю, я несправедлива к тебе. – Она помолчала, словно не зная, стоит ли продолжать. – Я разгневалась на тебя потому, что… наверное, я надеялась услышать, что он и есть Онестус, что служители говорят правду. Потому что, если так, то… я не знаю. Возможно, тогда у меня появилась бы возможность оправдаться.
Впервые Хелльвир увидела на лице принцессы выражение нерешительности.
– Что вы имеете в виду? – робко спросила она.
Салливейн рассеянно гладила голубя по голове. На миг Хелльвир показалось, что она сейчас ответит откровенно, позволит заглянуть в свою душу, узнать, какие мысли таятся там, за этими глазами цвета меди, но принцесса лишь протянула Хелльвир голубя, а сама подняла руку и подманила другого.
– Моему деду нравилось держать голубей, – объяснила она, как будто продолжая какой-то другой разговор. – Помню, как он учил их возвращаться домой. Тебе известно, что только нашей семье позволено убивать и есть их? Видишь ярлычки у них на ногах – это означает, что голуби принадлежат нам. Голуби Де Неидов. – Она наклонилась к голубю, спрятала нос в его мягких перьях. – Но как можно есть таких красивых птиц?
Хелльвир растерялась. Она упустила нить мыслей принцессы.
– Салливейн…
– Помолчи, травница.
Принцесса окинула ее холодным взглядом. Хелльвир открыла рот, собираясь продолжать расспросы, но вдруг заметила, что рука Салливейн, гладившая голову голубя, слегка дрожит. И вспомнила слова Смерти насчет пыток, которым подвергли повара Лориса: он сказал, что это сделала не королева, а Салливейн. Хелльвир постаралась загнать эту мысль подальше, притвориться, будто не поняла его, будто он не это хотел сказать. Она вспомнила фразу, как-то брошенную Салливейн, фразу, которая застряла у нее в памяти; несмотря на легкомысленную усмешку, тон принцессы был горьким. «Я в любом случае не попаду в царство Онестуса и не получу того, что он обещал. Небытие уже ждет меня».
«Я идиотка, – подумала Хелльвир. – Она хотела поговорить со своим богом, потому что боится; боится, что покинула Тропу Обещания».
Хелльвир ощутила укол вины и упрекнула себя за пренебрежительное отношение к расспросам принцессы. Салливейн стояла к ней спиной. Хелльвир машинально подняла руку. Ее пальцы застыли над плечом принцессы, и с языка ее готовы были сорваться слова – она почти произнесла их, почти коснулась вышивки на жакете принцессы…
«Вы можете рассказать мне, – едва не сказала она. – Что бы это ни было. Вы можете мне довериться».
– Милые птицы, – произнесла она вместо этого и уронила руку.
Ее слова прозвучали жалко, беспомощно.
Салливейн посадила голубя на жердочку и обернулась.
– Этого голубя, самку, я привезла из Галгороса. Это был подарок. Она безупречна, правда? Ни одного недостатка. – Принцесса говорила быстро, стремясь заполнить неловкую паузу, говорила о первом, что пришло ей в голову. Потом кивнула на ворона, который сидел на плече Хелльвир. – Как тебе удалось так хорошо выдрессировать свою птицу?
Возмущенный Эльзевир встопорщил перья.
– Его нельзя выдрессировать, – спокойно ответила Хелльвир. – Это дикий ворон.
– Но как же ты заставляешь его оставаться с тобой?
– Никак. Он со мной по своей воле. – Хелльвир почесала Эльзевира, и ворон потерся головой о ее руку.
Подняв взгляд, она увидела, что Салливейн внимательно наблюдает за ней.
– Он один из тех, кого ты вернула из царства мертвых? – спросила принцесса.
Хелльвир поморгала, изумленная ее проницательностью.
– Да.
Салливейн протянула руку, погладила Эльзевира по груди, и ворон позволил ей сделать это. Хелльвир в очередной раз была изумлена. Рука принцессы находилась совсем рядом с лицом Хелльвир, и она снова уловила аромат розовой воды.
– Значит, у нас с этой птицей есть кое-что общее, – задумчиво произнесла принцесса. – Каждый из нас получил частицу твоей души?
– Да, это так.
Принцесса смотрела в пространство, рассеянно гладя ворона.
– И всех тех, за кого тебе пришлось расплатиться частицей души, так влечет к тебе?
В солнечных лучах, лившихся в окно, оперение Эльзевира отсвечивало синим и зеленым, а глаза принцессы сияли, словно медные монеты. Вопрос застал Хелльвир врасплох.
– Не знаю, – честно ответила она. – Об этом нужно спросить у вас.
Хелльвир заметила, как сильно Салливейн похожа на свою бабку: такие же высокие скулы, упрямый подбородок. И ей снова захотелось завести откровенную беседу с принцессой, расспросить ее о мрачных мыслях, тайных тревогах. Хелльвир не выросла при дворе, не видела «нитей», о которых говорила Салливейн, зато видела мир, ожидавший людей после смерти. Поэтому она была, наверное, единственной, кто мог выслушать Салливейн, не осуждая ее. Принцесса могла говорить с ней, ничем не рискуя. Но это прозвучало бы как просьба об исповеди. Хелльвир знала: принцесса просто окинет ее этим ледяным взглядом, возможно, заметит, что деревенской знахарки ее дела не касаются, и прикажет ей уходить. А Хелльвир не хотела уходить. Локон золотых волос, идеальный, как спираль, касался щеки Салливейн, и у Хелльвир вдруг возникло непреодолимое желание заправить его за ухо принцессы. К счастью, у нее хватило ума сдержаться.
«Что это на меня нашло?» – подумала она.
– Как странно, – сказала принцесса и убрала руку от Эльзевира. – Что ж, я не могу бездельничать целый день.
Когда она повернулась к двери, чтобы уходить, Хелльвир почувствовала пустоту и холод. Принцесса была такой живой, и трудно было видеть кого-либо, что-либо, кроме нее, когда она находилась в комнате, как будто она была солнцем, слепящим глаза. Хелльвир нервно сглотнула, собралась с мыслями и последовала за Салливейн.
– Ты можешь принести мне еще своего чая? – бросила принцесса через плечо, когда они спускались по винтовой каменной лестнице.
Полосы света, проникавшие в башню сквозь высокие узкие окна, падали на ее косы, и те сияли, как чистое золото.
