class="p1">– Высади меня кола дома, я одяг переменю… – устало говорил Глеб. – Негоже в таком виде…
– Да, грязный ты по самые уши, – подтвердил Григорьич, как будто бы несколько минут назад не Глеб, а крестная сила вытащила машину из очередной лужи.
– Птица-то замолкла, успокоилась! – добавил Григорьич. – А ты все – «задохнется, задохнется»…
Григорьич поспешил передать Нине Васильевне драгоценное хозяйство, а Глеб вылез у своего домика, забрал одежду и пошел на речку с мылом и мочалкой. Едва он намылился, пытаясь привыкнуть к студеной уже воде и сентябрьскому ознобу, приехала Лиза на велосипеде:
– Глеб! Скорее! Скорее, пожалуйста! Срочно бросай мыться и поезжай к отцу.
– Шо опять ваш батя наробыл? – отряхаясь от воды, спросил Глеб.
– Не знаю! Что-то страшное, кажется… – выдохнула Лиза.
– Будем посмотреть!
Глеб натянул штаны, майку и фуфайку, привлек Лизу к себе за шею и поцеловал ее в переносицу.
Пока он оделся, прошло не больше пяти минут. Пока забрал у Лизы велик и ехал – еще минуты три. За воротами москвичей стояла абсолютно неожиданная гробовая тишина, только откуда-то из сарая слышалось квохтание. Сейчас гуси, утки и куры с петухом, по идее, должны орать на все голоса, привыкая к новому месту…
Глеб толкнул калитку и зашел.
– Ну что ты телишься! Як неживой! – убитым голосом крикнул Григорьич.
Зато Нина Васильевна, набирая скорость составления словосочетаний, не дав договорить, осадила супруга. Перед Глебом лежали бездыханные гуси и гусак, утки, куры и петух с синим гребнем – прямо на земле, на дерюге, в которой они ехали. Все они задохнулись во время вояжа по бляховецкой пойме.
– Место-то колдовское… сам много раз плутал, – пожевывая сигарету и стаскивая с себя фуфайку, сказал Глеб. – Несите скорей топор, ставьте кипяток… Только пулей!
И Глеб взял первых двух еще теплых гусей за шеи и потащил их за дом, на стол, застеленный клеенкой.
– Лизу только в дом загоните! – крикнул он после первого удара топора, предвкушая веселую ночь.
Глава тридцать третья
Пофигу
За пролетающими днями следить не получалось. Они свистели в ушах, и чем больше наплывал свежий предосенний туман с запахами подсушенных листьев и грибного спуда, тем драгоценнее были ускользающие часы.
На райцентровском базаре, в пятничный день, Лиза мельком осматривала прилавки, заваленные в основном спортивными и камуфлированными штанами, резиновыми галошами и тапками. Григорьич лазал по закоулочкам базарных построек, кажется не знающих ремонта лет сто, со своими техническими запросами – а нет ли у вас вот эдакой циркулярочки, только с перламутровыми зубками? Он вообще любил что-то такое, что еще не изобрели. Всякие беспроводные передачи данных, голограммы, связь по воздуху и летающие диски. Григорьич бредил техническим прогрессом, а Лиза сегодня очень задумалась насчет физиологии.
Они с Глебом как-то беспроблемно решали вопрос деторождения, а точнее нерождения: Глеб сказал «Не бойся» – и она не боялась. Но все-таки немного переживала.
– Да что я, без ума, что ли? – фыркал Глеб. – Ну, не веришь – купи себе что-нибудь успокоительное.
Лиза и купила. Прятала в своих тетрадках и книжках блистер с заветными «взрослыми» таблетками и очень волновалась, что мать их найдет и спросит.
На рынке Лиза приглядела себе новое платье, погундела Григорьичу в ухо, и он купил. Платье и штук пять аудиокассет для магнитофона.
– Весь мир переходит на лазерные диски, – вещал Григорьич продавцам на рынке. – А вы тут каменный век разводите!
Хохляцкие продавцы, приезжающие сюда на «кукушке» с города Ворожбы торговать, хихикали. До них лазерные диски еще не дошли, и из китайских мафонов орали «Бутырка» и «Воровайки».
Лиза долго ждала Григорьича в машине, слушая, как переговаривается базар. В основном тут торговали хохлы с Сум или ближнего пограничья: до них шел прямой поезд, можно было кататься не перекататься. Мешочники возили товар. Наряжали всех местных в китайские, отчаянно блестящие и ультраяркие кривошитые одежды.
Часто по рынку шарились бабки, одетые в бейсболки «Нью Йорк Янки» поверх платков, в дерматиновые кроссовки «СНайк». Из-под цветастых бархатных халатов слепили глаза рейтузы ядовитых цветов.
Молодежь любила сетчатые майки, которые в совмещении с прической «скобочка-ресничка» и с черными, стоячими от синтетики трениками вызывали у Лизы бурю эмоций.
Ну и, конечно, цепи. Поддельно-золотые, непременно в палец толщиной.
Местные девки «на выданье», качая боками, топтались возле россыпей леггинсов и синтетических платьев – с плохо напечатанными, сияющими стразами, ликами голливудских звезд. Или возле новеньких торговцев кассетами, симпатичных парней с Украины, по-своему говорящих на дикой смеси русского и украинского, что здесь называлось по-слободски.
Наконец Григорьич и Лиза закупились и уехали в свой лес.
Нина Васильевна покормила Лизу и Григорьича обедом, послушала, кого они встретили: обуховские там всегда паслись. В пятницу все окрестные села садились на велосипеды и встречались на базаре. Машины были еще не у всех, народ столько не зарабатывал.
Лиза нарядилась в новое платье, нашла в нем с десяток недостатков и, вздохнув, стянула и сунула в шкаф на вечную ссылку.
Перед окнами, верхом на новом черном коне, пронесся Глеб. Лиза выбежала из хаты.
Нина Васильевна и Григорьич тоскливо обсуждали на огороде, что делать со сливами – сушить или варить, и гребли междурядья грабельками.
Лиза незаметно просочилась за калитку.
Глеб, развернувшись у своего дома и громко поговорив с пьяным Адолем, заметил ее у столба и подъехал. На нем лица не было.
– Вернулась? Я думал, ты там пока полбазара не скупишь, не вернешься. А уже четыре часа!
Лиза прищурилась.
– А чего ты не на работе?
– Я сегодня раненый, – сказал Глеб. – У меня зуб болит.
– Так съезди к стоматологу… Хочешь, папка тебя отвезет? – спросила Лиза, игриво облокотясь на штакетник палисадника.
– Как у вас все просто! Так меня прям и взяли! У меня ни документов нет, ни денег. Я его сам…
– Что сам?
– Отверткой подцепил и выдрал.
Лиза сдвинула брови.
– Ты чего? Ты же занесешь инфекцию. И там останется кусок чего-нибудь…
Глеб засмеялся и слез с коня.
– Пофигу! Все пофигу!
Он упал на лавку, держа повод. Сквозь загар на его лице проступала бледность.
– Я тебе говорю, надо антибиотик съесть! – не унималась Лиза.
– Ну, это все тюфта. Ничего не будет.
Лиза топнула ногой.
– Да что ты такой! Я сейчас отца позову, пусть он тебя везет!
Глеб замотал головой, но тут же, охнув, схватился за щеку.
Лиза насторожилась:
– Заражение крови! Сепсис! Абсцесс!
– Иди, не богуй, – отмахнулся Глеб, схватил ее за рубашку и уронил себе на колени. – Ну, помру, поплачешь и перестанешь… Делов-то…
Лиза вскочила и отпрыгнула:
