он пойдет в лес искать ее. Она слушала хруст веток, сгоняла муравьев с рук, отмахивалась от комаров. Глеб почти сразу подошел к тому дереву, где устроилась Лиза, думая, что он ни за что не сумеет ее найти именно тут, в глубине и на самой верхотуре. Глеб подошел, поднял голову и стукнул по стволу рукоятью пуги.
– Предлагаешь мне подняться или сама спустишься? – спросил он, посмеиваясь.
– Ко мне! Я еще не видела, как ты по деревьям лазаешь…
– Что с того, я не видел, какая ты хозяйка, а собрался брать тебя в жены.
– Да, и с твоей невестой тоже у тебя не было, но ты же хотел взять и ее в жены.
– Ах ты, языкастая кукушка! – крикнул Глеб и стал карабкаться на дерево, ловко закидывая ноги в сапогах на сучки и ветки. Наконец, поравнявшись с Лизой, которая жевала яблоко, спросил:
– Когда мы молчали, правда было лучше?
– Когда-то надо было начинать говорить, – сказала Лиза. – Наша ямка в песке еще существует? Ну, та…
– Пошли, посмотрим…
Глеб спустился и, понаблюдав, как спускается Лиза, взял ее за руку.
– Идем… Я тебе что-то покажу, что у меня на поле сегодня случилось.
– А наша ямка? – спросила Лиза и вдруг заметила, что одежда у Глеба снова вся в засохшей крови.
– Тебя что… ты что… – испугалась она. – Ты цел? Ты что, снова с кем-то дрался?
– Да цел… погоди ты…
Глеб быстро схватил ее за руку и потащил за собой. Через кусты акации они вышли по тропинке к его двору, пробежали через колонку, Глеб толкнул Лизу во двор и закрыл калитку.
– Идем, идем… – ласково говорил он. – Ты такого точно не видела.
Лиза, улыбаясь, шла за ним в темноту и тесноту сарая, откуда доносился нежный фырк и мерные выдохи, как будто смертельно уставшее существо все равно нашло в себе силы встретить их.
Глеб открыл низенькую дверцу и взял Лизу за плечи. За деревянными перекрытиями лежала Рева, а рядом с ней – вислоухий, пепельно-серый, стоя на шатких ножках, тыкался в ее бок жеребенок.
– И это не все, – сказал Глеб с гордостью. – Гляди за солому.
За соломенной кучей виднелись ушки белого цвета. И раздавался пискливый, почти детский голос. Рева отдувалась, гладила носом тельце серого и тихо ржала белому.
– Двоятки. Парень и девка. Парень Пепел, шел с поля сам. А девка… Муха…
Лиза, наверное, сделала такое дурацкое выражение лица, что Глеб обнял ее и тряхнул за плечи:
– Ну чего ты… радость… смотри, какая радость…
Лиза смахнула слезу.
– Еле опросталась моя Рева… Тянул плеткой их за ноги… тяжело шли.
Лиза глянула на Глеба. Он едва стоял на ногах, так и не отмывшись от лошадиной крови.
– Дай мне свою одежду, я постираю…
– Еще чего! – перебил ее Глеб. – Я сам стираю свою одежду. Сейчас пойду…
– Ты очень грязный, – сказала Лиза. – Машинка все отстирает.
Глеб неожиданно помрачнел. Он взглянул на Лизу снова, как тогда, когда обнаружил следы на ее коленках.
– И что? – спросил он с вызовом. – Это что-то меняет?
Лиза сообразила, что он понимает ее по-своему и лучше бы ей было промолчать, но Глеб рукой с запекшейся на ней кровью провел по лицу Лизы.
– Ты слишком красивая для меня. Я сегодня… очень много работал. Иди, прогуляйся по лесу… Поищи нашу нору, залезь туда и поплачь о своей… отданной за так невинности.
С этими словами он оттолкнул Лизу и вышел из сарая. Лиза вышла следом. Ей казалось, что Глеб специально говорит ей это все, чтобы она оставила его. Дверь в дом была открыта. Маринка с Яськой, Ватрушкой и мелкими Мешковыми играли на соседнем заброшенном срубе в карты. Мать Глеба с утра уехала в райцентр сдавать анализы и осталась у Адолевой сестры, чтобы завтра вернуться на поезде, который ходил раз в сутки. Если б дома был Адоль, был бы крик. Лиза зашла за Глебом.
Глеб лежал на веранде на своей кровати, забросив руку за голову. Другая рука его свисала вниз. Он уже крепко спал. Лиза тихонько села рядом, как-то неудачно скрипнув кроватью – так, что Глеб поднялся, схватил ее, положил рядом и, засыпая обратно, прошептал:
– Какие хорошие дети… Какие молчаливые, немогутные… как мы с тобой… Ничего не можем. Ни жить вместе… ни умереть по отдельности, да, кохана?
– Да… чтоб теперь умереть… нужно много сил… Больше, чем жить… – сказала Лиза, лежа головой на его руке и не двигаясь, чтобы он поскорее уснул.
Она еще долго так лежала, слушая его дыхание, крадущееся по ее волосам. Сон его сразил. Видно, действительно устал. Тащил лошаденка… а от Песков километров пять идти…
Когда Глеб уснул, Лиза тихонько, как бескостная рыбка, выскользнула из его рук, собрала его брошенную на пол окровавленную одежду, прикрыла его одеялом, выбежала на улицу, дошла до сруба и крикнула мелким, которые развели там дичайшую антимонию.
– Эй! А ну заткнитесь! Глеб спит.
Мелкие почтительно замолчали. Для них Глеб был авторитетом. Ведь он умел плести плети и точить ножи, а уж коней укрощал – ни боже мой.
– Затухли все, паппингуты! – рявкнул на разбушевавшихся товарищей Максим Мешков. – Пусть спит, сегодня его кобыла двойку родила!
Лиза, услышав шептанье и относительно убавленный звук детской стайки, довольно улыбнулась и пошла домой совершенно счастливая, что ее почитают теперь за авторитет и за старшую.
Глава тридцать шестая
Ты проспорил
К концу сентября пошли дожди, и лес промок. Он промок до последних костей, до всех шишек, до корней, до подпушка.
Лиза сидела дома, а вечерами приходила ребятня, и они играли в карты и бесились на веранде, устраивая пеструю возню, или шли на сруб, где под крышей заводили салки. Девок среди них никого не было, кроме Лизы, которая скорее наблюдала за их бесчинством, чем была его частью. Однако при ней, еще кровно помня старые обычаи, ребята не матерились и стеснялись даже курить. Иногда Лиза ходила с ними, провожая ребят до клуба, таща на закорках самого младшего, своего любимца Степку. Часто они, уходя из клуба раньше всех, падали в пшеницу в ближнем поле или в мокрый ячмень, и Лиза рассказывала Степке про звезды, кометы и метеориты.
– Вот когда ты вырастешь, ты будешь знать географию и откроешь для себя совсем новый мир. Звездный мир, – говорила Лиза лежащему на ее предплечье Степке в братних сапогах, дедовой кепке и вдрызг изношенной одежде.
У братьев Макса и Степки тоже была своя неверная,
