в камине.
– Ясно, – произнесла Салливейн. – Это не Онестус.
Она говорила без удивления, но Хелльвир показалось, что она разочарована. И было в ее голосе что-то еще. Печаль? Отчаяние?
– Но он знает о существовании Онестуса? Онестус есть?
– Он не знает.
Говоря об этом, Хелльвир сильно рисковала; она сомневалась в том, что человек с черными глазами разрешил бы ей сообщать людям подобные вещи. Но, видя принцессу такой – с непроницаемым лицом, освещенным красноватым светом тлеющих угольев, – Хелльвир могла думать только о том, как помочь ей. Она понимала, что принцесса старается не выдавать своих чувств именно потому, что взволнована; так королева застыла там, в темнице, услышав о предательстве своих союзников.
– Он не знает, – вполголоса повторила принцесса и нахмурилась. – Как он может этого не знать? – резко произнесла она. – Это же бог загробного мира.
Хелльвир поставила бокал на стол. У нее дрожала рука.
– Он не бог. Я не знаю, что он или кто он.
– А разве ты не хочешь это узнать? Он же позволяет тебе воскрешать мертвых, травница, неужели тебе не любопытно?
– Конечно, любопытно, – ответила Хелльвир. – Но…
Как ей объяснить это, как описать это ощущение: мир Смерти наступал на нее, душил ее, если она задавала нескромные, неудобные вопросы. Как описать пустоту в этих черных глазах, которая становилась еще страшнее, когда он гневался на нее? Какими словами рассказать о бездне, дрожащей от ужаса?
Принцесса сделала над собой видимое усилие, чтобы справиться с раздражением.
– Наверное, нам действительно ни к чему это знать, – мрачно произнесла она. – Как говорит служитель Тадеуш, доказательство не оставляет места для веры.
И отпила глоток бренди, сердито глядя в стену.
Хелльвир почему-то усомнилась в ее искренности.
– Мне жаль, – вырвалось у Хелльвир. Ей так хотелось утешить принцессу, но она не представляла, что сказать. – Я… я надеялась, что он знает.
– А тебе это зачем? – не оборачиваясь, бросила принцесса и снова взялась за графин с бренди.
– Потому что я хотела помочь вам, – вырвалось у Хелльвир.
Еще не договорив, она поняла, что совершила ошибку.
Принцесса выпрямилась, и ее взгляд хлестнул Хелльвир, словно кнут.
– Помочь мне? – повторила она.
Салливейн говорила негромко, спокойно, но в ее голосе прозвучала угроза. Словно кинжал, спрятанный под шелковой тканью.
Хелльвир вздрогнула.
– Помочь мне? Что, во имя всего святого, заставляет тебя думать, будто я нуждаюсь в помощи?
У Хелльвир пересохло в горле от волнения, и она не сразу смогла ответить.
– Я просто… мне показалось, вы надеялись, что я могла бы поговорить с ним от вашего имени, попросить его о милости.
– Значит, ты знаешь?
Бренди ударило Хелльвир в голову и придало ей смелости, иначе она никогда не решилась бы на это. Она поднялась с дивана, подошла к камину и остановилась напротив принцессы. Жар, исходивший из камина, окутал их, словно плотный кокон, и остальной мир перестал существовать.
– Однажды вы сказали мне, что для таких, как вы, нет надежды на исполнение Обещания Онестуса, – произнесла Хелльвир. – Вы боитесь, что совершили нечто такое, что привело вас к погибели.
Принцесса пристально смотрела на нее, и на мгновение Хелльвир усомнилась в себе, подумала, что, возможно, неправильно поняла слова принцессы, что все это – лишь ужасная ошибка. Но во взгляде Салливейн плескался страх; она смотрела на Хелльвир как кролик, на которого случайно упал свет факела, и впервые походила не на хищника, а на дичь. Хелльвир вдруг захотелось потянуться к ней, взять ее за руку, прикоснуться к ее лбу, прогнать этот страх.
– Ты не знаешь, о чем говоришь, – тихо произнесла Салливейн.
– Нет ничего постыдного в надежде на мою помощь. На заступничество перед вашим богом. – Хелльвир помолчала, подумав, что, возможно, все-таки зашла слишком далеко. – Я не знаю, что вы сделали или вам кажется, что сделали. Но вы можете поделиться со мной, рассказать мне.
Это были те самые слова, которые она хотела сказать еще в голубятне, но не осмелилась. И сейчас, когда они сорвались у нее с языка, Хелльвир показалось, что она освободилась от какого-то бремени, и она обрадовалась тому, что все же произнесла их. Она не знала, как отреагирует принцесса, но ей было все равно.
Снова это молчание. Удушливое, тягостное, как затишье перед бурей. Хелльвир вдруг поняла, что они стоят совсем близко друг к другу; она чувствовала запах бренди. Слышала лихорадочный стук своего сердца. Ее взгляд скользнул по лицу принцессы, по ее скулам, подбородку, по шее, локону над ухом, похожему на раковину улитки. Она слышала дыхание Салливейн. И вдруг у нее промелькнула мысль: а что будет, если она наклонится к ней?
Эта мысль была такой неожиданной и настойчивой, что Хелльвир едва не подалась вперед, но в последнее мгновение испугалась и отпрянула, словно человек, заглянувший в пропасть.
Принцесса, ничего не замечая, вздохнула.
– Эти разглагольствования о спасении, – произнесла она, видимо, желая свести их разговор к шутке, – о богах и загробной жизни… Все это так утомляет. – Наверное, она поняла, что ее слова прозвучали фальшиво, потому что сжала губы и отвернулась. – Я вела себя с тобой неосторожно. Это не принесло ничего хорошего ни мне, ни тебе.
Хелльвир почувствовала себя так, словно ее ударили по лицу, и сделала шаг назад. Стиснула челюсти, почувствовала, что кровь прихлынула к щекам.
– Прошу прощения, – пробормотала она. – Мне не следовало этого говорить. Я вела себя дерзко.
– Ты слишком часто извиняешься. Я ценю твое предложение, но есть вещи, о которых тебе, травница, лучше не знать. Для тебя так будет лучше, и для меня тоже. И как ты можешь меня спасти, если не знаешь, от чего нужно спасать?
Хелльвир открыла рот, чтобы ответить, но принцесса жестом велела ей замолчать. Она робко улыбнулась – и Хелльвир вдруг увидела другую женщину, не ту, которая беззаботно болтала с придворными, не ту, которая любила фехтовать, нападать, сражаться.
– Давай не будем продолжать этот разговор, – тихо сказала принцесса. Ее голос походил на шепот суфлера, который во время представления подсказывает актеру забытые реплики. – Мне нравится то, что есть сейчас между нами.
Салливейн сделала неопределенный жест. Повеяло ароматом розовой воды, которую она наносила на запястья.
– При дворе я… я чувствую, что… постоянно озираюсь, шарю взглядом по темным углам, ищу блеск клинка. Я беру с блюда фрукт и кладу обратно, опасаясь, что он отравлен. Я не чувствую себя там в безопасности, Хелльвир. Но когда я с тобой, я забываю о том, что ношу корону, потому что уверена: ты не причинишь мне зла. Как будто мы сейчас в твоей деревне на краю леса и ты только что сказала мне: все будет в порядке, все будет хорошо. Как это жалко звучит, верно? Мне нравится общаться с человеком только потому, что он не желает мне зла! Но мне не нужно от тебя большего – до того дня, когда другой наемник Ханнотиров подберется ко мне слишком близко.
Хелльвир скрестила руки на груди, чтобы скрыть дрожь. Ей вдруг стало холодно. Слова Салливейн больно ранили ее. Она знала, что преступила черту. Поэтому удивилась, когда принцесса подняла руку и коснулась ее локтя; у нее была такая горячая рука, ее жар проникал сквозь ткань. Ее поразила красота принцессы, как в тот, первый раз, когда она встретила ее в царстве Смерти. Здесь, в полутемной комнате, освещенная светом догорающего пламени, Салливейн была прекрасна. Сердце Хелльвир затрепетало, и она почувствовала себя такой глупой и самонадеянной: она думала, что сможет помочь этому чудесному созданию с золотыми волосами и сверкающими, словно медь, глазами. Как может она, жалкая серая ворона, помочь львице?
– Я просто хотела помочь, – прошептала Хелльвир и, набрав в грудь воздуха, добавила: – Сейчас я уйду.
– Нет, – ответила принцесса. – Сначала допей бренди. Не пропадать же ему зря. На тебя трудно сердиться, травница. Ты слишком честная, тебя это до добра не доведет. Мне хотелось бы… хотелось бы, чтобы при
