а на лбу его хорошо виднелся удар о неразумную деревянную башку Пухова. Лиза стояла, закрыв пол-лица руками.
– Что вылупилась, кохана? Наливай свой суп, будем исть.
– Ты пил.
– Нет, на хлеб мазал, – и Глеб упал на табуретку.
* * *
До полвторого ночи Лиза читала на веранде, прислушиваясь к перелаю собак на том конце. Спала деревня, шумела только молодежь. Клуб в последнее время открывали нечасто, ребята стали ходить через луг на Комаровку. Охота пуще неволи, – но там был опасный переход через болотистую речку, и люди часто пропадали в той речке по пьяни.
Конечно, Лиза бы не пошла туда ни за какие коврижки. Но со стороны Комаровки слышалась далекая визготня девок, хохот, свист… Словом, все, кто хотел приключений, их находили. Лиза думала, что и Глеб вполне мог бы туда пойти… Почему бы и нет? А ведь будет ходить. Она поежилась от одной мысли, что увидит его с кем-то еще…
Утром Глеб не пришел работать во двор. Она не знала, почему. Может быть, объявились другие дела.
– Да я знал, что он поболтать любитель! – ярился Григорьич. – Обещал быть, а теперь мне самому лазай под потолком!
Но Глеб, получив от Отченаша немного денег, полдня прыгал на стогу напротив его усадьбы, а потом куда-то ушел. Лиза ждала до вечера и снова заснула с тревогой.
* * *
Явился Глеб только к обеду, хмельной и лучистый, хоть под глазами его виднелись тени короткого сна.
– Ты что, пил? – с вызовом спросила Лиза, идя к колодцу мимо него.
– Я… тут мне работа наметилась, в Москве, – радостно сообщил Глеб. – Так что я поеду прямо следом за тобой.
Лиза поставила ведро на вьюнок.
– Прямо так поедешь, как ты есть? А паспорт?
– Меня на машине привезут.
– А дальше что? – спросила Лиза, откидывая волосы с шеи. – Что ты будешь делать? Где жить?
Глеб сунул руки в карманы и зажмурился.
– Я… думал… ладно… поговорим потом, когда ты будешь в духе. И когда от меня не будет разить, как из чертовой табакерки.
Лиза сжала губы.
– От тебя всегда будет разить. Ты без этого уже не можешь. И горе, и радость заливаешь.
Она взяла ведро и, мелко шагая, стала удаляться в сторону дома. Глеб вперился в ее выступающие из-под низкого выреза майки лопатки и, проводив взглядом, полез во внутренний карман. Он достал из клетчатого платка серебряное кольцо с зеленовато-серым круглым камушком, похожим цветом на глаза Лизы, и, покрутив его в руке, спрятал назад.
Глава тридцать восьмая
Тёма
Лизе оставалось быть в деревне всего неделю. Она ходила хмурая и почти не ела.
– Как же ты будешь без нас там, с Ленусью… – охала Нина Васильевна. – Кто тебя будет кормить?
– Ну мам, не помру с голода, ну что ты говоришь…
– Ты там осторожнее. Не лазай…
– Я не лазаю, ты же знаешь.
– Знаю, потому и говорю!
Про Фильку Лиза думать не хотела: ей казалось, что больше она не сможет видеть его. Филька был «нормальный вариант» для всей ее семьи, но не для нее. А ее ждали лишь тотальный контроль, подковырки и уколы, слова и споры.
«Я буду беречь это все только в себе», – так решила Лиза.
Степка покричал ее за окном. Лиза вышла взъерошенная и сонная.
– Глебка спрашивает, пойдешь ли ты сегодня гулять.
– Пойду, – кивнула Лиза. – А он сказал куда?
– Он сказал, что к нему надо итить.
Лиза вздохнула:
– А Маринка с Яськой? И мамка его?
– Они за грибами всем кагалом почапали.
– Хорошо, скажи, что я приду, – сказала Лиза и дала Степке яблоко и три рубля монетками.
Тот взвизгнул от радости и убежал, шлепая по студеным лужам.
У Белопольских горел свет на веранде. Лиза стукнула в полуприкрытую калитку, разулась на половичке и зашла к Глебу. Он сидел за буфетом на табуретке и зашивал сеть. На конфорке плитки что-то шкварчало и приятно пахло.
– Ты что готовишь? – радостно спросила Лиза.
Заглянув в сковородку и тут же закрыв рот, она отпрыгнула.
– Лягушку жарю. На сома заброшу.
– Какие сомы в такое время… холодно…
– Садись, поговорить надо.
Лиза села на табуретку напротив. Глеб шил медленно и тщательно. Он, видно, устал уже шить, потому что иногда встряхивал головой.
– Выруби лягушку, – сказал он, не отрываясь от работы.
Лиза протянула руку и прикрутила горелку.
– Хорошо… Ты молодец, умеешь обращаться с плитой, – съязвил Глеб.
Лиза опустила глаза.
– Ты хотел мне что-то сказать. Придумал что-то?
– Нет… Я вообще этим не занимался…
– А зачем звал?
– Зачем… посмотреть в твои бесстыжие глаза.
Лиза подперла щеку рукой, опершись на буфет.
– Ну, вот я… Предъявляй мне.
– Я про ту отметину. На коленке на твоей. После Москвы.
– Ясно. И что?
– Просто интересно. Я же не мальчик, различаю… что есть что…
Глеб взглянул исподлобья.
– Тебе мало, что я люблю тебя? – спросила Лиза, глядя на его руки, мелькающие перед ней с иголкой.
– Да! – засмеялся Глеб. – Да! И зовешь к себе утешителя.
– Ты неправ.
– Прав.
– Неправ в корне.
Глеб замолк.
– Знаешь, зачем я тебя позвал?
– Нет. Даже не догадываюсь.
– Видела эту прекрасно прожаренную лягушку?
Глеб вдруг отложил работу, звенькнул чем-то, и перед носом Лизы в деревянную плоть буфета воткнулось тяжеловесное полотно штык-ножа.
– Тёма. Ты, правда, его знаешь, – сказал Глеб.
Лиза отпрянула. Холод подступил к кончикам ее пальцев.
– Почему… Тёма… – пролепетала она.
– Потому что он делает, как я попрошу.
– Что делает?
– Тьму.
Лиза привстала.
– Седай обратно и слушай, – Глеб вытер лоб и откинул волосы. – Если ты только подумаешь наставить мне рога, пока ты моя, пока мы вместе… Если только… то и ты, и тот, который…
Лиза от волнения совершенно потеряла лицо. Глеб тоже приоткрыл рот и, повернув голову, как удивленная собака, добавил:
– Вам всем будет Тёма.
Лиза снова попыталась подняться.
– Глеб… я… совсем не хотела…
– Седай обратно, – приказал Глеб.
– Глеб… я…
– Чайник поспел. Там, в полке, чай. Сделай. Я сейчас приду.
Глеб осторожно поднял сеть, распялив ее двумя руками, и вынес, как девушку, из веранды, чтобы нигде не зацепить.
Лиза пошарила, едва поднявшись на обмякших ногах, по полке, нашла баночку с чаем и взяла чайник с плиты. Две не очень чистые чашки стояли на буфете, и она, оглянувшись, вытерла обе полой рубашки.
Когда Глеб пришел, Лиза уже заварила чай и молча сидела, кутаясь в курточку. Осень давала о себе знать. Глеб сел перед ней:
– Смерть – одна из моих профессий. Ты знаешь.
