дна!
Глаза Ричарда чуть не вылезли из орбит, но он послушно проглотил нечто, похожее на жидкий огонь. Сразу стало жарко, боль немного отпустила, зато кабаньи головы на противоположной стене задрожали и раздвоились.
– Закрой глаза. Захочешь кричать – кричи!
Кричать Дикону хотелось, и еще как, но он держался. Юноша не представлял, что с ним творит Ворон. Святой Алан, он вообще почти перестал соображать. Осталась только боль и уверенность в том, что кричать нельзя.
– Всё. – Голос долетал откуда-то издали. Ричард попробовал открыть глаза. Перед ними все плыло и покачивалось, потом в нос ударил резкий отвратительный запах, и в голове немного прояснилось.
– Завтра повязку придется сменить, я пришлю врача, а сейчас отправляйся к себе и ложись. – Маршал дернул витой шнур, и на пороге возник чернявый слуга. – Проводите господина оруженосца в его комнату, ему нездоровится, и пришлите кого-нибудь прибраться.
– До свидания, сударь, – пробормотал Дикон, выползая из кабинета.
2
Врач, горбоносый сухопарый старик, держался с королевским достоинством. Дикон, закусив губу, смотрел в потолок. Было больно, но ни в какое сравнение с тем, что творилось в кабинете Ворона, это не шло. Наконец врач наложил повязку и удовлетворенно вздохнул.
– Ваше счастье, молодой человек, что вами занялся лично монсеньор, иначе быть бы вам без руки, и это в лучшем случае. В Олларии вряд ли найдется десяток людей, способных остановить подобное нагноение, не прибегая к ампутации. Так вы говорите, вас покусала крыса?
– Да, но я прижег рану, а потом намазал бальзамом.
– Вы не прижгли, а обожгли верхние ткани, чем только ухудшили свое положение. Что ж, отдыхайте, завтра я вас навещу.
Отдыхать пришлось четыре дня. Ни маршал, ни кто другой о Ричарде Окделле не вспоминал, хотя юноша и ждал, что его отыщет кузен или Штанцлер. Видимо, переступить порог дома Алвы было выше их сил. Самого герцога юноша видел пару раз в окно, когда тот выезжал со двора на вороном жеребце невиданной красы. Ричарду очень хотелось, чтобы резвость и выносливость коня уступали внешности, и вообще хорошо бы он сбросил всадника, но то, что юноша слышал о кэналлийце, не обнадеживало. Слава Рокэ-наездника уступала разве что славе Рокэ-фехтовальщика, Рокэ-полководца и Рокэ-любовника.
Окажись на месте Дикона любой из унаров, кроме, пожалуй, Валентина, он сиял бы от счастья, но Повелителю Скал покровительство убийцы отца и потомка предателя радости не доставляло. Только б от него не отвернулись Наль и эр Август! Они могут подумать, что оруженосец Алвы их избегает намеренно, ведь про руку знают только Катершванцы, а они уже едут в свою Торку. Дик представил огромных баронов – одного верхом на белом коне, а другого на вороном, и стало еще грустнее. Избавление от Арамоны оборачивалось совсем уж невыносимым одиночеством. Альберто наверняка тоже уехал со своим адмиралом, да и Арно в столице не останется, его эр караулит границы… Ну почему друзья оказались за сотни хорн?[87]
– Господин Окделл, – смуглый паж лет тринадцати склонился в почтительном поклоне. – Монсеньор велит вам одеться и спуститься в вестибюль. Придворное платье подано, вам помочь?
– Нет! Идите.
Вообще-то зря он отказался. Черно-синий наряд не походил ни на облачение унара, ни на то, что Дик носил дома, и юноша не сразу разобрался в покрое; застежки же оказались столь тугими, что одной рукой с ними было не справиться. Выручил слуга, пришедший поторопить оруженосца и не спросясь взявшийся за проклятые петли.
Дикон ожидал, что Ворон отчитает его за задержку, но маршал, не сказав ни единого слова, взлетел в седло, вызвав у Дика смешанные чувства восхищения и злости. Дик дорого б дал и за подобное мастерство, и за вороного мориска, рядом с которым Баловник казался крестьянской лошадкой. В довершение всего надорский жеребчик шарахнулся сразу от вороного и от хозяина. Дик растерянно затоптался на месте, боясь опозориться: рука все еще болела, а ироничный взгляд маршала лишал уверенности.
Выручил Пако, взявший упорно отворачивавшегося Баловника под уздцы. В седле Дик слегка перевел дух и осмелился взглянуть на своего эра. Алва молча направил коня к воротам. Мориску явно хотелось порезвиться, но он смирился и пошел шагом, высоко поднимая точеные ноги. Дик, вспомнив, что место оруженосца слева и на полкорпуса позади господина, попытался пристроиться за маршальским жеребцом, однако Ворон придержал коня.
– Вам, юноша, следовало бы еще пару дней посидеть дома, но сегодня день рождения королевы. По этикету Лучшие Люди являются во дворец в сопровождении семейства и оруженосцев с пажами. От первого Леворукий меня уберег, а вам придется потерпеть. После церемонии можете отправляться куда глаза глядят, только не заблудитесь, Оллария – город большой.
– Слушаю, эр… – пробормотал Дикон, пытаясь совладать с Баловником, никак не желавшим идти ноздря в ноздрю с Моро. Жеребцу настолько не нравилось соседство, что юноше пришлось вести его в шенкелях. – Если эр позволит…
– Ричард Окделл, – прервал Алва, – называйте меня монсеньором или господином Первым маршалом. Мне все равно, но другие вас не поймут. Для Людей Чести я не эр, а враг и мерзавец, а для противной стороны враги все, кто произносит слово «эр», так что вы оскорбите и тех, и других.
– Слушаюсь, монсеньор.
– Годится, – кивнул герцог и тронул своего вороного – разговор был окончен.
Дик вздохнул и позволил норовящему не то пригнуться, не то съежиться Баловнику пропустить страшного мориска вперед. Итак, обязанностей у свежеиспеченного оруженосца не имелось, вмешиваться в его дела Ворон не собирался, можно было делать что хочется и встречаться с кем нравится. Все повернулось лучше не придумаешь, но отчего-то стало очень обидно.
3
Те, кто создавал королевский дворец, знали цену и благородству, и величию. Роскошь не давила. Утонченная резьба, прекрасные статуи, изысканные сочетания цветов и узоров не ошеломляли, не унижали, а вызывали трепетное восхищение. Как поляна цветущих ландышей весной или тронутая позолотой березовая рощица в дни Осенних Ветров. Дику то и дело хотелось задержаться и рассмотреть привлекшую его внимание картину или шпалеру, но Алва быстро шел вперед, односложно отвечая на многочисленные приветствия. Ворон не замечал ни окружавшей его красоты, ни заговаривавших с ним людей, большинство из которых были одеты столь ярко и роскошно, что у Ричарда вскоре зарябило в глазах.
– Добрый день, Рокэ. – Кто-то пожилой и грузный заступил им дорогу. – Мы надеялись, вы хотя бы сегодня измените черному.
– Приветствую вас, маркиз, – слегка наклонил голову Алва. – Уверяю, я могу выразить свою любовь к ее величеству иным способом.
В глазах маркиза
