Московский и всея России.
– Распишитесь и поставьте штамп приемной Управделами СНК… Так, – далее рассматривая доставленные бумаги, проговорил управделами, – что тут?…Понятно нападение и ограбление митрополита Макария (Невского) в Угрешском монастыре… надо бы к шефу.
Через пятнадцать минут он уже входил в кабинет к Ленину, который только что закончил прием делегации крестьян из Московского уезда.
– Что произошло на этот раз? – спросил Ленин. Он привык, что без вызова управделами беспокоил его только по исключительным случаям.
– Владимир Ильич, пришло письмо от патриарха…
– Так он, как я помню доклад Дзержинского, под домашним арестом и политическое дело на него заведено?
– Это так. Но никто не лишал его права переписки. Да и не куда-нибудь, а нам, точнее – Вам, пишет.
– Так что пишет?
– На этот раз сообщает о нападении на митрополита Макария (Невского), что в Угрешском монастыре живет… Избили его и ограбили…
– Обождите, – приостановил доклад Ленин, – так это же вот, рядом с Москвой, что там, власти нет?
– Да власть-то есть, но это такая ближняя глушь, ни домов, ни дорог, ни света… Правда, в самом монастыре ныне организована детская колония Наркомфина, но положение к лучшему это не изменило.
– Так что, – вопросительно поглядел Ленин, – будем подключать Наркомюст? Вызвал секретаря: «Надо бы срочно найти наркома Курского».
– Владимир Ильич, он только что пришел. Мы его отправили в приемную чайку попить…
– Замерз что ли, – с улыбкой переглянулся с Бонч-Бруевичем. – Давайте его к нам со стаканом, и знаете что… и нам принесите горяченького.
Через несколько минут Курский вошел в кабинет.
– Присаживайтесь, Дмитрий Иванович. Прекрасно, что и Вы на чаек заглянули, – с улыбкой проговорил Ленин. – Мы тут с Владимиром Дмитриевичем читаем патриаршую почту. Жалуется старик на притеснения всякие. До Вас-то доходит что-то?
– Заявлений и писем от верующих и духовенства многовато, да и архиереи пишут… Признаю, основания к их жалобам есть. Хотя наркомату трудновато, нашему VIII ликвидационному отделу чуть более пяти месяцев, но мы стараемся все рассмотреть и исправить… что можно.
– Старайтесь, старайтесь. Но, кажется мне, товарищ Красиков весьма сердит на церковь. Но об этом я с ним сам поговорю. Сейчас я Вам передаю на срочное рассмотрение письмо патриарха Тихона в защиту митрополита Макария. Надо максимально глубоко покопаться в обстоятельствах. О результатах сообщите мне лично.
…Через неделю Курский пришел к Ленину на доклад. Он был короток: время было упущено и «обнаружить лиц, нанесших оскорбление митрополиту Макарию, не представляется возможным». Уходя, нарком оставил у Ленина заключение своего ведомства, в котором обстоятельно прописаны были причины столь нерадостного финала следствия.
Вскрытие «святых мощей»
Год 1918-й завершался еще одним тягостным для Российской церкви событием. Пожалуй, впервые в своей истории она столкнулась с таким явлением, как массовое вскрытие мощей, находившихся в действовавших или в закрытых монастырях и храмах.
Начало ему было положено событиями в Александро-Свирском монастыре Петрозаводской губернии, когда в октябре 1918 г. при приеме на учет богослужебного имущества в раке святого Александра Свирского вместо «нетленных» мощей была обнаружена восковая кукла. Этот факт, широко распропагандированный в советской центральной и местной прессе, послужил толчком к тому, что в ряде губерний, где по инициативе местных жителей, включая и верующих, а в большинстве случаев – по инициативе местных властей, были проведены в присутствии духовенства, экспертов-врачей и представителей власти вскрытия мощей в храмах и монастырях. В некоторых гробницах и вовсе не было никаких останков, а только хлам и мусор; в других – обнаруживались полуистлевшие кости, либо имитация тел с помощью посторонних предметов.
Протоколы по результатам вскрытий публиковались в печати, здесь же размещались многочисленные отклики как верующих, так и неверующих, статьи идеологов антирелигиозной пропаганды. «Мощейная» кампания активно обсуждалась на партийных и советских форумах, митингах и собраниях, нередко порождая петиции в адрес властей о закрытии церквей и монастырей, требования ареста духовенства и активных мирян, допустивших «обман» верующих[261]. Ряд губисполкомов обращались в правительство с просьбой об издании общего циркуляра, регулирующего вскрытие мощей в общероссийском порядке. По мнению Наркомюста, рассматривавшего этот вопрос, особого циркуляра по этому поводу пока издавать не следует, предоставив инициативу местам. Об этом 16 февраля Наркомюст направил на места свой циркуляр, отмечая, одновременно, что вскрытие мощей «нельзя считать поруганием свободы совести и оно не противоречит законам Республики» и что желательно «мощи оставить открытыми для обозрения (для убеждения масс в обмане), а затем передавать их в местные музеи».
В обстоятельствах уже состоявшихся вскрытий мощей и угрозы распространения их во всероссийском масштабе церковь должна была каким-то образом реагировать. 17 февраля 1919 г. на заседании Синода был заслушан составленный по поручению патриарха митрополитом Сергием (Страгородским) проект конфиденциального письма ко всем архиереям, в котором, в частности, предписывалось:
Считая необходимым по обстоятельствам времени устранить всякий повод к глумлению и соблазну (в том, что доселе не вызывало соблазна и было лишь благочестивым народным обычаем[262]), поручаю Вашему Высокопреосвященству по Вашему непосредственному усмотрению и распоряжению, с архипастырской заботливостью и рассуждением, устранить всякие поводы к соблазну в отношении святых мощей во всех тех случаях, когда и где это признано будет Вами необходимым и возможным, с донесением о последующих Ваших распоряжениях Священному Синоду [263].
Письмо С.И. Мицкевича В.И. Ленину о вскрытии мощей. 21 апреля 1919
[РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1.Д. 10456. Л. 1–2]
Письмо М.И. Свет В.И. Ленину о вскрытии мощей. 17 марта 1922
[РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 25228. Л. 1–1 об.]
Проект был одобрен Синодом, подписан патриархом и направлен по епархиям. Собственно, и возражать-то было нечему, поскольку и патриарх, и члены Синода, и правящие архиереи в большинстве своем считали «искусственные оправы мощей» ненужными и неправильными. «Доверительность» (секретность) же письма объяснялась практическими соображениями: избежать огласки среди верующих масс, чтобы не вызвать «смущения и соблазна» среди них. Признаем, что сделать это не удалось: «соблазн и смущение», конечно, не без поддержки со стороны партийно-государственных органов, широкой волной захлестнули верующие массы, нанеся серьезный урон церковному сознанию в вопросе о мощах. Наверно, можно считать, что только в 1940—1950-х гг. он как-то, уже в новых поколениях верующих, был преодолен.
Таким образом, на местах столкнулись два акта: церковной и светской власти!
