было возможно) своего рода большие плоты с бортами – флэтботы (
flatboats). Торговля на флэтботах началась в 1781 г., когда пенсильванский фермер Джейкоб Йодер построил первую такую лодку на реке Мононгахела. Предки Йодера иммигрировали из Швейцарии, где похожие небольшие баржи, называемые вейдлингами, до сих пор широко распространены и используются для перевозки товаров вниз по реке. Йодер сплавлял муку вниз по реке Огайо и Миссисипи в порт Нового Орлеана. За ним потянулись другие флэтботы. Они почти всегда ходили лишь в одну сторону (вниз по течению), а в Новом Орлеане их разбирали на пиломатериалы. До самой Гражданской войны такие суда возили грузы по Миссисипи. Флэтбот был серьезным капиталовложением для фермера со Среднего Запада. Он стоил около 75 долл. в 1800 г. (более 1000 долл. на современные деньги).
Пароход Джона Фитча на реке Делавэр в Филадельфии. Гравюра 1787 г.
В 1787 г. на реке Делавэр появилась техническая новинка – пароход, сконструированный коннектикутцем Джоном Фитчем. Изобретение прошло успешные испытания в присутствии делегатов Конституционного конвента. Франклин комментировал: «Большая лодка, движимая силой пара… преодолевает течение и, похоже, обещает быть полезной, когда машинерию удастся упростить и снизить расходы»[922]. В 1790 г. состоялся первый пассажирский рейс: 30 человек прокатились на пароходе от Филадельфии до Берлингтона (Нью-Джерси) и обратно. К сожалению, Фитч оказался лучшим изобретателем, чем предпринимателем, и его пароходное предприятие обанкротилось. Пароходы стали обычным явлением в США только в XIX столетии, благодаря усилиям Роберта Фултона.
Контроль передвижений во время войны
Во время войны путникам нельзя было просто пойти куда глаза глядят: а ну как это беглый лоялист или английский шпион? Перемещения контролировались с помощью сертификатов. Такие документы не были нововведением революционеров. В колониальные времена они тоже иногда служили для того, чтобы контролировать население. В 1715 г., во время Тускарорской войны[923], северокаролинские власти, опасаясь, что население колонии разбежится, ввели паспорта для желающих поехать в соседнюю Виргинию. Они просили виргинские власти арестовывать всех северокаролинцев, путешествующих без паспорта[924]. Особые сертификаты полагались в Коннектикуте темнокожим слугам, неважно, рабам или свободным. Без сертификата паромщики не могли переправлять их через реки. Любой мог схватить такого путешественника и отвести к судье. Если это оказывался беглый раб или сервент, его возвращали хозяину. Если речь шла о свободном афроамериканце, он все равно должен был оплатить издержки, связанные с его задержанием[925].
Во время Войны за независимость контролировались вообще любые передвижения. В Коннектикуте нельзя было путешествовать из города в город без сертификата от военных или гражданских властей. Там было указано, откуда и куда следует человек, а также подтверждалось, что он – «друг свобод Соединенных Штатов». Проверять на наличие сертификата следовало всех проезжающих, неважно, имели они вид джентльменов или попрошаек. Не имеющие бумаг подлежали задержанию, если только не могли доказать, что их дело совершенно законно и никак не может повредить США[926]. В Пенсильвании без такого сертификата не рекомендовалось пускаться в путь: задержанных без соответствующего документа вне постоянного места жительства следовало доставлять к мировому судье. Закон предписывал подозревать такого путника в шпионаже или враждебности к Соединенным Штатам. У судьи подозрительный мог сравнительно легко оправдаться, просто присягнув на верность своему штату. Однако в случае отказа его отправляли в тюрьму без права освобождения под залог. Из-под действия закона освобождались конгрессмены, солдаты и офицеры Континентальной армии, купцы и моряки, ведущие дальнюю торговлю[927].
Постоялые дворы, гостиницы, трактиры
Таверна Лемюэля Робинсона в Дорчестере, под вывеской «Древо свободы», предлагала путешественникам удобный ночлег и угощение. Отмечалось, что в таверне не будет местных выпивох, «каковые часто бывают неприятны путешествующим». Постоянным клиентам предлагалось особое угощение[928]. Трактиры, таверны, кофейни в Америке XVIII в. зачастую служили станциями для дилижансов и предоставляли утомленным путешественникам возможность переночевать, перекусить или просто отдохнуть от тряски по усеянным пнями дорогам. Таверна также служила почтой. Кроме того, в тавернах происходил набор и развертывание ополченцев. Перед сражением при Лексингтоне[929] ополчение собиралось в таверне Бакмана, прежде чем выйти на Лексингтон-Грин и сделать первые выстрелы Войны за независимость.
В Массачусетсе на дорогах, ведущих в Бостон, таверны и постоялые дворы располагались примерно через каждые восемь миль, что позволяло путешествовать в зимние холода, имея возможность согреться внутри и снаружи. А вот на Юге гостиничный бизнес был не так развит. С этим столкнулась в Северной Каролине Дженет Шоу[930]. Вместо этого в северокаро-линских домах, особенно вдоль маршрутов дилижанса, делали специальные комнаты для путешественников. Эти маленькие помещения пристраивались к внешней стене дома, там ставили кровати и еще кое-какую необходимую мебель. Как правило, плата за такое размещение не взималась, и, поскольку большинство комнат путешественников не имели дверей, ведущих внутрь дома, владелец дома мог вообще не контактировать со своим ночным «гостем».
В северных и среднеатлантических штатах постоялые дворы возникали с завидной легкостью. Маркиза де ла Тур рассказывала: «В Америке, когда выстроен непритязательный дом в лесу и поблизости от дома есть дорога, даже если по этой дороге за весь год пройдет только один человек, все равно первой тратой для хозяина становится приобрести вывеску, а первой заботой – поставить столб, чтобы ее повесить. Затем к столбу прибивают пониже вывески ящик для писем, и это место, через которое вы проезжаете по едва проложенной дороге, на карте уже называется городом»[931].
В глуши постоялые дворы представляли собой жалкие лачуги, грязные и кишащие паразитами. На фронтире можно было наткнуться на таверну, где не подавали вообще ничего, кроме виски. Часто путники в полудиких краях завтракали на берегу какого-нибудь ручья или в придорожной кузнице[932].
Как далека была от этих непритязательных заведений знаменитая «Индейская королева» в Филадельфии! Там останавливались конгрессмены и делегаты Конституционного конвента. Ливрейный слуга подавал посетителям тазик, чтобы смыть дорожную пыль, а затем – чай и лондонские журналы[933]. Манассия Катлер, священник из Массачусетса, расхваливал элегантный стиль «Индейской королевы» и ее просторные холлы[934].
Но вот что вам вряд ли удалось бы, даже в самой фешенебельной гостинице, – это получить отдельный номер. Летом 1787 г. виргинские делегаты, приехавшие на Конституционный конвент (их было шестеро[935]), разместились в одной комнате «Индейской королевы» и еще считали, что это неплохо[936]. Такой вариант размещения действительно был не самым худшим. На постоялых дворах поскромнее могло случиться, что двое-трое гостей делили не только комнату, но и кровать.
