в южных штатах, была крайне низкой. Новости из Нью-Йорка в Бостон шли около десяти дней, в Джорджию – около двух месяцев[979]. И если Александр Гамильтон хотел, скажем, поскорее получить новости о ратификации Конституции в штате Нью-Гэмпшир, он должен был найти курьера.
Федеральная почтовая служба была установлена в 1792 г. Соответствующий закон предусматривал значительно расширенную почтовую сеть и поощрял редакторов, устанавливая чрезвычайно низкую плату за пересылку газет. Закон гарантировал неприкосновенность личной переписки и одновременно предоставлял всей стране недорогой доступ к информации о государственных делах. Почтовые марки появились в США только в середине XIX в., так что почтовые расходы оплачивал получатель. Тариф за пересылку газет составлял от 1 до полутора центов, писем – от 6 до 25 центов, в зависимости от расстояния. Почта президента, вице-президента, конгрессменов франкировалась, т.е. пересылалась бесплатно. Подделка франкировки каралась суровым штрафом – целых 100 долларов[980].
Глава 10. Продавцы и покупатели
Революция потребления. «Уловки янки», рынки и лавки. Бойкоты импорта. «Даже континентального доллара не стоит». Дефициты, максимум цен и соль по талонам
Революция потребления
Есть два главных слова, которыми можно описать повседневность Американской революции. И если первое из них – «добродетель», то второе – «жантильность». За словами крылись разные, во многом конфликтующие картины мира. Гражданская добродетель подразумевала самоограничение во имя борьбы за свободу. Жантильность ориентировала на престижные модели потребления. Сам термин «жантильный» (genteel), в русском языке отсылающий к временам Петра I, восходит к французскому gentil («милый», «приятный»). «Жантильным» могло считаться практически что угодно: профессия, район города, манеры и внешность человека, меню обеда и т.д. Газета «Pennsylvania Packet» уверяла, что существует модный способ вставать с постели, пить и есть, молиться и даже отправляться на небеса либо в ад[981]. Словечко не сходило с уст. В 1770-х гг. слово genteel упоминалось в «Pennsylvania Packet» 276 раз, в «Virginia Gazette» – 201 раз, в «South Carolina Gazette» – 174 раза[982]. Следование жантильным моделям поведения психологически возвышало американцев XVIII в. над серой и скучной жизнью, приближало к блеску европейских столиц. В это время у них появились соответствующие возможности.
Считается, что в 1720-х – 1730-х гг. в североамериканских колониях началась «революция потребления». Суровая жизнь первопроходцев уступила место роскоши и комфорту. При этом американская жантильность имела свои особенности по сравнению с европейскими аналогами. Изучая придворную культуру Нового времени, Норберт Элиас противопоставляет «престижное потребление», «этос статусного потребления» и буржуазный образ жизни, ориентированный на экономию. Впрочем, он оговаривает, что в Англии (в отличие от Франции) слой землевладельцев-джентри участвовал в статусном потреблении не менее активно, чем придворные[983]. Для Америки, как и для ее бывшей метрополии, такое противопоставление не вполне справедливо. Что бы ни говорил мудрый «бедный Ричард» о пользе бережливости, не только модники-южане, но и средние слои американцев тянулись за высоким уровнем потребления. Даже мощный импульс классического республиканизма с его идеалом умеренности не мог полностью элиминировать идеал жантильности из повседневной жизни американцев.
Историки находят «жантильные» модели повседневности даже на фронтире[984]. От внимания современников соответствующие перемены тоже не ускользали. Д-р Гамильтон, будучи в гостях в скромном сельском коттедже, подметил «зеркало в расписной раме, полдюжины оловянных ложек и столько же тарелок, старых и изношенных, но ярких и чистых, набор каменных чайных блюдец и чайник». С его точки зрения, все это было совершенно излишним в быту фермерской семьи. В конце-то концов, «вместо зеркала можно бы посмотреться в деревянное ведро с водой, а деревянные тарелки и ложки были бы так же хороши для еды, а если их почистить, то и выглядеть будут не хуже»[985]. Вероятно, фермер и его жена придерживались иного мнения.
Учитывая, что собственная американская промышленность находилась в зачаточном состоянии, обеспечить достаточный уровень потребления можно было лишь одним способом – за счет импорта. Нам часто кажется, что глобализация – отличительная черта нашего собственного времени. Но это не совсем так. Американцы XVIII в. жили в глобализированном мире. Роль международной торговли в их жизни сложно переоценить. Импортировалось вообще всё, вплоть до гвоздей и других бытовых мелочей. Священник Готлиб Миттельбергер рассказывал: «На самом деле в Пенсильвании есть все, что можно приобрести в Европе, потому что каждый год здесь швартуется так много торговых судов. Корабли прибывают из Голландии, Старой и Новой Англии, Шотландии, Ирландии, Испании, Португалии, Мэриленда, Нью-Йорка, Каролины, а также из Вест- и Ост-Индии»[986]. Американцы ввозили все больше элегантной мебели, модных тканей, чая, шоколада и тому подобного. В один из вечеров 1766 г. Джон Адамс сидел в гостиной и слушал, как дамы болтают о лентах, парижских сеточках, капюшонах для верховой езды, шелках и кружевах[987]. И привозные товары действительно стали неотъемлемой частью жизни. В рекламе можно было встретить польский крахмал, китайский фарфор, русский лен.
В конце XVIII в. активизировалась торговля с Россией. Популярными русскими товарами были железо, пенька, канаты, грубое полотно, парусина[988]. В письме торгового агента С. Джирарда торговому лому «Балкли, Рассел и Кº» в Филадельфии от 10 ноября 1796 г. сообщалось, что судно «Вольтер», находящееся в Гамбурге, направляется в Санкт-Петербург, где загрузится железом в полосах и прутьях. Кроме того в письме перечислялись следующие русские товары, предназначенные для продажи в Америке: «300 кусков белого русского простынного полотна, 700 кусков неотбеленного полотна, 30 тыс. фунтов сала в 10-квартовой расфасовке, 100 коробок литых свечей… и остаток груза в виде хорошей петербургской чистосортной пеньки»[989].
Доминировал, конечно, импорт из метрополии. В 1766 г. Бенджамин Франклин докладывал Палате общин, что американские колонисты питают «не только уважение, но и любовь к Великобритании, к ее законам, обычаям и нравам, даже пристрастие к ее модам»[990]. Рекламные блоки колониальных газет невозможно представить без заманчивых заголовков, сулящих покупателям «свежий и обширный ассортимент товаров, только что импортированных из Лондона»[991]. Ньюйоркцы то ли сетовали, то ли хвастались собственной изобретательностью: «Импорт галантереи из Англии настолько велик, что нам приходится упражняться во всех возможных искусствах, чтобы оплачивать счета британских торговцев. Именно для этого мы ввозим хлопок с острова Сент-Томас и из Суринама, лаймовый сок и фернамбуковую древесину из Кюрасао, кампешевое дерево из залива»[992].
В 1700 г. стоимость британских товаров, купленных средним американцем за год, не достигала и фунта стерлингов. В 1770 г. эта цифра возросла до 1 ф. 20 шиллингов. Это означало, что каждое следующее поколение потребляло больше импортной продукции, чем
