радиоактивного заражения. Полигон действовал до 1989 года в статусе государственной тайны и прикрытый патриотическими лозунгами; к тому времени он стал центром мощных антиядерных и экологических движений. Воля к победе в войне как никогда сплотила Центральную Азию, интегрировала ее в состав Советского Союза и превратила местных жителей в советских граждан. Эти процессы продолжались и в последующие десятилетия. Помимо военной службы, каналами формирования местной политической элиты служили коммунистическая партия и комсомол, и у этой элиты росли и уверенность в себе, и влияние. Экспоненциальный рост системы образования трасформировал общества Центральной Азии и создал новую интеллигенцию, тоже абсолютно советскую, которая крепко обосновалась в советских учреждениях. Эти события подкреплялись значительным экономическим ростом, сопровождавшимся немалыми инвестициями в экономику. Тяжелая промышленность пришла в регион во время войны, когда заводы, располагавшиеся близко к линии фронта, эвакуировали и значительная часть фабрик так и осталась в регионе. Послевоенный период ознаменовался быстрым ростом добычи полезных ископаемых и созданием металлургической и химической промышленности в Центральной Азии, однако наиболее значительным оказался рост инфраструктуры: новые шоссе, железные дороги, ирригационные проекты и плотины гидроэлектростанций преобразили Центральную Азию и ее отношения с Советским государством.

Первые послевоенные годы никак не назовешь благоприятными. Советская власть стремилась восстановить контроль над обществом и зажать даже те небольшие свободы, которые просочились в общество во время войны. Южные республики Центральной Азии снова столкнулись с настойчивыми требованиями сосредоточиться на хлопке, поутихшими из-за необходимости выращивать зерно в годы войны. В июле 1945 года, всего через пару месяцев после падения Берлина, Москва издала указ, предписывавший восстановить довоенный уровень производства хлопка в Узбекистане. Узбекское руководство само проявило инициативу в этом вопросе, однако оно надеялось, что Москва предоставит финансирование, оборудование и техническую помощь, необходимые для этих изменений. Помощь была оказана незначительная, а вот давление по выполнению квот продолжалось. Из-за нехватки продовольствия узбекские крестьяне медлили с переходом на хлопок, и довоенный уровень производства был достигнут только в 1949 году. К тому времени Москва навязала Узбекистану полномочного представителя, который занимался наймом и увольнениями на высочайшем уровне. Этот чиновник, С. Д. Игнатьев, основательно перетряс все руководство республики и провел очередную чистку Коммунистической партии Узбекистана, в результате которой тысячи ее членов уволили по обвинению в коррупции, национализме или карьеризме. Усмана Юсупова, первого секретаря партии после большой чистки 1937 года, продвинули наверх, чтобы он возглавил свежеиспеченное Министерство хлопководства СССР в Москве, несколько членов его коллектива понизили в должности, а многих чиновников низкого ранга и вовсе уволили и исключили из партии{289}. Однако это не было продолжением Большого террора: понижения в должности, высылки и синекуры были намного лучше расстрелов, постигших жертв чисток 1936–1937 годов. Тем не менее действия центральной власти были решительными и грозными, и они поставили руководство республики на место.

Эта встряска сопровождалась возобновлением кампании по борьбе за идеологическую чистоту. Под руководством Андрея Жданова в 1949 году началась кампания против «безродных космополитов». В этом термине содержался слегка завуалированный намек на евреев – народ, не имеющий корней в Советском Союзе, в лояльности которого сталинский режим начал сомневаться. Эта кампания была неотъемлемой частью советского патриотизма, поскольку разворачивалась она под лозунгом социализма в одной стране, однако война изменила направленность этого патриотизма. Патриотизм должен был иметь корни, однако не любые корни считались приемлемыми. Оказалось, что литература, слишком глубоко уходящая корнями в центральноазиатскую почву, тоже вызывает подозрения, но уже не в космополитизме, а в «буржуазном национализме», «феодально-байской отсталости» и этом вездесущем жупеле – «панисламизме». Вероятно, Сталин в какой-то момент поддерживал антиколониальный национализм мусульманского населения Восточного Туркестана, однако ситуацию внутри Советского Союза он видел совершенно по-другому. Во время войны Сталин стал рассматривать русских как главную опору советского строя. На торжественном приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной армии 24 мая 1945 года Сталин произнес тост «за здоровье нашего советского народа, и прежде всего русского народа. Я пью прежде всего за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза. Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны»{290}.

Таким образом, нерусские национальности могли считаться советскими постольку, поскольку признавали опеку над собой русского народа. Патриотические произведения, созданные во время войны и прославлявшие местных героев, сражавшихся против иноземных захватчиков, оказывается, были пропитаны национализмом. Пьеса Хамида Олимджона «Восстание Муканны» теперь считалась перенасыщенной исламской символикой, а пьеса Максуда Шайхзоды «Джалалуддин» 1941 года, повествующая о героической обороне Хорезма от монголов, вообще провозглашала лозунг «великого Узбекистана». В 1951 году настала очередь эпической поэзии. В предыдущие десятилетия национальный характер такой поэзии намеренно акцентировался: «Алпамыш» стал считаться узбекским национальным эпосом, а «Манас» объявили национальным достоянием Киргизии. Но теперь туркменский эпос «Книга моего деда Коркута» осуждали и называли «кровожадной хроникой огузских феодалов, поэмой религиозного фанатизма и жестокой ненависти к немусульманам». «Алпамыш», как выяснилось, был «пропитан ядом феодализма и реакции, дышал мусульманским фанатизмом и ненавистью к немусульманам», а «Манас» выглядел «опасным с точки зрения воспитания киргизской молодежи в духе пролетарского интернационализма, сталинской дружбы народов и советского патриотизма»{291}. Центральноазиатская музыкальная среда подвергалась нападкам за акцент на национальных особенностях и сопротивление европейским музыкальным влияниям (в отличие от русского музыкального канона, ставшего идеологическим эталоном). Также местное творчество очерняли за «примитивность» и монофонию музыки. Не прошло и пятнадцати лет после того, как центральноазиатскую интеллигенцию уничтожил Большой террор 1937–1938 годов, как на нее начались новые нападки. На этот раз жертв отправили в тюрьму, а не в могилу, но страх вернулся. А нерусские граждане, даже с глубоко советскими убеждениями, обнаружили, что любое проявление национальной специфики может оказаться преступлением. Несмотря на то что сам Сталин был грузином, он постепенно превращал Советский Союз в новую Российскую империю.

Однако и Сталину не суждено было жить вечно, и 5 марта 1953 года страна услышала объявление о его смерти. После себя он оставил ряд серьезных проблем: чудовищно низкий уровень жизни, низкую производительность сельского хозяйства. Кроме того, Советский Союз оказался вынужден соперничать с гораздо более богатыми Соединенными Штатами в мировой борьбе за власть и влияние. Преемникам было ясно, что методы правления Сталина, основанные на терроре и насилии, после его смерти более не могут использоваться. Восстановление страны после военной разрухи происходило прежде всего в сфере тяжелой промышленности, тогда как предметов повседневного обихода было практически не добыть. Никита Хрущев, одержавший в 1953 году победу в борьбе за власть, осудил Сталина за преступления против партии и приступил к десталинизации. Этот процесс избавления от наследства вождя включал в себя программы децентрализации экономики, увеличения производства продуктов питания и улучшения условий жизни советских граждан. Хрущев столкнулся с серьезной оппозицией со стороны приросших к своим должностям элит, и ему пришлось прилагать серьезные усилия, чтобы оттеснить их от власти. В Центральной Азии ему удалось сместить многих назначенцев Сталина, особенно на самых высоких уровнях, и заменить их людьми, готовыми к реформам.

Кроме того, Хрущев занялся разоблачением культа личности Сталина. Хрущевская оттепель характеризовалась сокращением цензуры и смягчением или отменой многих идеологических крайностей позднего сталинизма. Кроме того, Хрущев начал процесс реабилитации жертв чисток. Специальные суды рассматривали обвинения, по которым многих людей отправили в лагеря или расстреляли, и снимали большинство обвинений. Те, кто уцелел, смогли продолжить карьеру, а семьи реабилитированных посмертно избавились от стигмы, связанной со статусом «врага народа». Однако Хрущев был не либералом, а настоящим энтузиастом, который ощущал, что Советский Союз при Сталине сдал свои революционные позиции. Он стремился восстановить энтузиазм революционного периода, и с помощью ряда мобилизационных программ ему это удалось.

Первая из этих программ была направлена на решение глобальных проблем в сельском хозяйстве. Коллективизация не увенчалась успехом, и продовольствия по-прежнему не хватало. Хрущев стремился повышать урожайность и общую эффективность, а также вводить в сельскохозяйственный оборот

1 ... 66 67 68 69 70 71 72 73 74 ... 119

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид бесплатно.

Похожие на Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид книги

Оставить комментарий