сестры эмигрировали в Новую Шотландию, когда британская армия покинула Бостон в 1776 г.
Летом 1770 г. некого «импортера» провели по улицам Бостона привязанным к тележке и хотели обвалять в смоле и перьях. Но бедняга так испугался, едва не упав в обморок, что «сыны свободы» сжалились над ним и отпустили, не завершив задуманного наказания. Еще один «импортер» буквально метался по Массачусетсу в поисках пристанища. Он пытался переселиться из Бостона в Марблхед, но его выгнали из города; несчастный лоялист пробовал податься в Сэйлем, но и там не нашел крыши над головой. Так что из этого городка тоже пришлось уехать[1032].
Менее храбрые предпочитали уступить. Так, Томас Эверлей, имевший неосторожность импортировать какие-то товары из Бристоля, «с готовностью согласился» отправить их обратно или оставить на складе до отмены бойкота. То же самое сделал не названный по имени джентльмен, получивший упаковку европейских товаров из Глазго[1033]. Другие торговцы пускались на хитрости. Так, Джон Тейлор согласился запереть импортные товары на складе и отдал ключ комитету инспекции. Но, проверив состояние склада через некоторое время, комитетчики обнаружили недостачу. Видимо, предприимчивый Тейлор сделал себе второй ключ и воровал собственные товары с собственного склада. Комитет принял решение ничего не покупать у непатриотичного купца и в своих резолюциях заклеймил его «постыдный эгоизм», с которым он «наживался на бедствиях своей страны и благородном самоотречении своих сограждан»[1034].
В соответствии с духом времени, менялись и рекламные объявления. Джон Гор, торговавший «напротив древа свободы» и предлагавший бостонцам шелк, бархат и кружева, счел необходимым в своей рекламе указать, что все его товары импортированы до соглашения о приостановке импорта, а «прекрасный ассортимент» мужской зимней одежды в его лавке – североамериканского производства. Слова «североамериканского производства» были выделены в объявлении крупным шрифтом, каким обычно печатали слова «только что из Лондона» или подобные рекламные сообщения[1035].
«Даже континентального доллара не стоит»
Прежде чем приступить к рассказу о триумфальном явлении континентального доллара и его бесславном конце, стоит сделать экскурс в историю колониальных платежных средств. Некогда англичане надеялись найти в Северной Америке такие же баснословные богатства, какие достались испанцам в Мексике и Перу. Но ничего подобного в их колониях не было. При этом британская меркантилистская система запрещала вывоз в колонии драгоценных металлов, годных для чеканки монеты, так же как и самих английских монет.
Приходилось выкручиваться. «Валютой» в Виргинии, Северной Каролине и Мэриленде служил табак, в Южной Каролине – рис. В Новой Англии расплачивались вампумом и кукурузой. Постепенно колонии начали выпускать собственные бумажные деньги. Их первым подобием были виргинские и северокаролинские «табачные квитанции», представлявшие собой обязательство выдать предъявителю определенное количество табака со склада. Это было удобнее, чем набивать кошелек настоящими табачными листьями, хотя бы в силу хрупкости последних. Наконец, в 1690 г. колониальная администрация Массачусетса пришла к идее выпустить собственные бумажные деньги, чтобы оплатить военную экспедицию против Канады. Последней из колоний к эмиссии собственной валюты прибегла Виргиния. Случилось это опять же в преддверии войны, на этот раз Семилетней, в 1755 г.
Самые оригинальные банкноты – плод неистощимой изобретательности Франклина – печатались в колониальной Пенсильвании. Чтобы предотвратить подделки, Франклин использовал весь ассортимент шрифтов, имевшихся в его типографии, а также сложные орнаменты. У него возникла и еще одна идея: использовать на банкнотах отпечатки древесных листьев из коллекции его друга-ботаника Джозефа Брейнтнолла. Например, 20-шиллинговая банкнота несла на себе отпечаток березовых листочков. Это было идеальным решением, ведь даже на одном и том же дереве нет двух одинаковых листьев. Воспроизвести естественный рисунок прожилок было почти невозможно, не имея под рукой оригинала. Листок запечатлевали на гипсовой форме, по которой потом делали свинцовую матрицу. Дальше можно было печатать[1036].
Местные бумажные деньги были подвержены быстрой инфляции и обычно имели хождение лишь в пределах одной колонии. Д-р Гамильтон рассказывал: «В провинциях есть множество бумажных валют… все разной ценности, разделенные и подразделенные на старые и новые, так что нужна особая наука, чтобы знать природу и ценность их денег»[1037]. На самом деле все было еще сложнее. В колониях употреблялись золотые и серебряные монеты испанского, французского или португальского происхождения. Особенно часто встречалось испанское песо с гуртиком[1038], которое называли «испанским долларом». В кошельках колонистов обычно соседствовали монеты из самых разных стран с местными бумажными деньгами. Вот, например, каково было содержимое кошелька, потерянного в Бостоне в ноябре 1769 г. Там была монета в четыре пистоля, один полу-иоанн, а также испанские доллары, несколько крон и мелочь[1039].
«Тресковые деньги» Массачусетса. Восьмипенсовая банкнота 1778 г. Бумажные деньги Массачусетса отличались изображением трески; рыболовство составляло основу богатства этого штата.
Чтобы не запутаться при платежах, и впрямь требовалась «особая наука». А для тех, кто ею не владел, выпускались специальные справочники. Например, в бостонском бикерстаффовском альманахе, помимо прочих полезных сведений, публиковалась таблица веса и стоимости золотых и серебряных монет, имеющих хождение в Новой Англии[1040].
Когда началась Война за независимость, для ее ведения, разумеется, потребовались финансы. Конгресс придерживался привычной схемы с выпуском бумажных денег. Уже в июне 1775 г. Конгресс санкционировал эмиссию двух миллионов бумажных долларов, а в июле было приказано напечатать еще один миллион. К концу года было выпущено шесть миллионов[1041].
Оформление банкнот доверили Франклину. На реверсе он поместил уже зарекомендовавшие себя ботанические образцы. Что же касается аверса, то, по выражению историка Бенджамина Ирвина, Франклин задумал создать «самую изощренно дидактическую валюту, какую когда-либо знал мир»[1042]. Колониальная валюта украшалась символами королевской власти либо (как в Пенсильвании) гербом владельца данной колонии. Франклин решительно выступил за разрыв с этой традицией. Позже он объяснял: «Вместо того, чтобы постоянно повторять на каждом полпенни скучную историю, которую все знают (а если бы никто ее не знал, человечество ничего бы не потеряло), о том, что Георг Третий – король Великобритании, Франции и Ирландии и т.д. и т.д., с одной стороны можно поместить какую-нибудь из притчей Соломоновых, какую-нибудь благочестивую мораль, заповедь благоразумия и экономии. Люди видели бы ее каждый раз, получая деньги, и это может произвести впечатление на умы, особенно на молодых людей. Например, на некоторых [банкнотах]: “Страх Господень – начало мудрости”; на других: “Честность – лучшая политика”»[1043].
На реальных континентальных долларах вместо красочных изречений красовалась сухая информация о том, что печатаются они по распоряжению Конгресса и могут быть обменены на испанские доллары равного
