на стол и глупейшим образом ойкнул, только этого никто не заметил.
– Триада! – вопил курчавый Валме. – Чтоб я провалился! Закатные твари! Разрубленный Змей! Все кошки и все святые мира, триада!
Триада – три сердца – сорок пять! Единственная комбинация, способная перебить карты Килеана. Граф глядел на лежавшие перед ним картинки, как глядят на привидение или ядовитую змею. Дик видел, как Людвиг закрыл и открыл глаза, надеясь, что все изменится, но триада не исчезала – извивались щупальца Спрута, грозно сверкал клыками Вепрь, спорил с неистовым ветром Ворон!
– Этого не может быть, – пробормотал Килеан, – этого просто не может быть…
– Чего только не бывает, – светским тоном заметил Рокэ, рассматривая манжету. – Вы не поверите, но однажды…
– Герцог… – Голос графа нехорошо зазвенел. – Этого. Не. Может. Быть.
– Сударь… – Алва был холоден и спокоен как ледник. – Сдавали вы.
– Но…
– Сударь, – повторил Рокэ. – Вы сдавали.
– В самом деле, Людвиг, – вмешался какой-то гвардеец, – откуда вам знать, чего не может быть, если вы не плутовали?
– Это исключено, – отрезал маршал. – Граф Людвиг Килеан-ур-Ломбах – Человек Чести, просто он сейчас несколько взволнован. Бессонная ночь, знаете ли… Кстати, Людвиг, вы должны мне больше, чем стоят ваши камни, даже с учетом их благородного происхождения.
Килеан-ур-Ломбах дернулся, словно ему за шиворот бросили кусок льда, его глаза налились кровью; казалось, граф бросится на победителя, но этого не случилось. Усилием воли справившись с охватившей его яростью, комендант Олларии передал драгоценности Первому маршалу Талига и церемонно произнес:
– Прошу разрешения нанести вам завтра визит.
– Зачем? – поинтересовался Рокэ, вертя в руках выигрыш.
– Чтобы договориться о выкупе и вернуть долг.
– Я не продаю свою удачу, – покачал головой Алва, ловя гранями бриллианта огонек одной из свечей.
– Этому кольцу красная цена шесть тысяч таллов, но я готов заплатить девять, а изумруд оставьте себе.
– Зачем мне девять тысяч? – поднял бровь кэналлиец. – Я не столь стеснен в средствах, а целомудрие мне и вовсе без надобности.
– Сударь, – Килеан с трудом сдерживал гнев, – проигравший вправе выкупить свое имущество.
– Не спорю.
– Назовите вашу цену.
– Кольцо.
– Простите, сударь?
– Кольцо. – Ворон оставил в покое бриллиант и теперь смотрел сопернику прямо в глаза. – Очень старое. Большой прямоугольный карас, оправленный в золото. По ободку – надпись «Тверд и незыблем», на само́м камне вырезан знак Скал. Углубление залито золотом.
– Вы описываете фамильное кольцо Окделлов. – Людвиг не скрывал удивления.
– Совершенно верно.
– Обыграйте вашего оруженосца.
– Оруженосца? – переспросил маршал, не отрывая взгляда от соперника. – Я, сударь, не ищу легких путей. Или вы приносите упомянутое кольцо, а заодно приводите некую весьма посредственную короткохвостую лошадь, или я жертвую свой выигрыш на богоугодные дела. Думаю, кольцо будет неплохо выглядеть на пальце его высокопреосвященства. Сильвестр любит бриллианты…
– Сударь, – если б Килеан умел убивать взглядом, герцог Алва был бы уже мертв, – вы предлагаете мне обыграть вашего оруженосца?
– Моего или чьего-нибудь еще. Повторяю: или к полудню я получу кольцо и клячу, или вечером кардинал будет поучать паству, сверкая бриллиантом Килеанов. Прощайте, господа. – Рокэ с ленивой грацией поднялся с места. – По обычаю я должен угостить вас ужином, но сейчас это был бы уже завтрак, а пить по утрам – дурной тон. Если баронесса согласится принять нас всех еще раз, я буду счастлив отметить сегодняшнее событие здесь и с вами.
– О, сударь, – улыбнулась карминовыми губами Марианна, – я всегда счастлива видеть своих друзей.
Глава 6
Оллария
398 год К.С. 20-й день Весенних Молний
1
Дикон не был в кабинете своего эра с того приснопамятного дня, когда герцог лечил ему руку, но тогда одуревший от боли и неожиданности юноша запомнил разве что кабаньи головы на стене. Это вряд ли было осознанным оскорблением Окделлов, но вспоминать охотничьи трофеи маршала было неприятно. Тем не менее Ричарда встретили именно убиенные вепри, а вот Алва изволил смотреть в окно, хотя дверь стукнула довольно громко. Юноша топтался у порога, созерцая спину герцога и не зная, что делать. Часы отсчитывали минуты, равнодушный, как само время, монотонный стук мешался с шумом дождя.
– Юноша, – не отрывая взгляда от мокрых крыш, наконец бросил Рокэ, – вы бы меня чрезвычайно обязали, если б вернули мой перстень и взяли свой. Он на каминной полке, а ваше короткохвостое чудо – на конюшне.
– Эр Рокэ, я… я не могу это взять.
– Вы будете носить кольцо Окделлов, Ричард. Что до надорского иноходца, то я не желаю, чтобы мой оруженосец ездил на подобном… гм… животном. Лучшее, что мы можем сделать для этого создания, – это отправить его в ваши владения с нарочным. – Алва, отвлекшись от барабанящего в стекла дождя, прошел к столу и налил себе вина. Чего удивляться, эр Август предупреждал, что маршал пьет. – Вы совсем без денег?
– Мне ничего не нужно!
– Что-то нужно даже «истинникам». Конечно, с голоду в моем доме вы не умрете, но должны же вы на что-то безобразничать.
– Я больше не стану играть.
– Станете, – зевнул герцог, – и в следующий раз продуете кинжал или шпагу, что довольно-таки неприглядно. Вам никогда не будет везти в игре, юноша.
Дику следовало сказать что-то резкое, но вместо этого он зачем-то спросил:
– Почему?
– Потому что вы слишком серьезны. Удача улыбается тем, кто смеется. Сейчас я не в настроении, но когда-нибудь покажу вам, как надо смеяться. Короче, вот вам кошелек и можете быть свободны.
– Я не могу его взять.
– Закатные твари! – Алва медленно поднял глаза на своего оруженосца. Дик до сих пор не мог привыкнуть ко взгляду маршала, злому, ироничному и всезнающему. – Мне плевать на окделловские фанаберии, но мой оруженосец не будет считать суаны и жаться, как провинциальный дворянчик.
– Прошу прощения у монсеньора.
Этого долговязого слугу Дик еще не знал; впрочем, все кэналлийцы для него были на одно лицо.
– Прощаю. Что случилось?
– Посыльный от его высокопреосвященства. Вас хотят видеть.
– Значит, увидят. Можете идти, юноша. Соро в полном вашем распоряжении. Только не позволяйте себя кусать и лягать, это неразумно…
Ричарду оставалось лишь поклониться и выйти. Дождь все усиливался, день был в самом разгаре, но в кабинете было сумрачно, будто вечером, выступающие из стен кабаньи головы в полумраке казались живыми и грустными.
– Герцог Окделл! – Окрик застал Дика уже у двери. – Вернитесь-ка.
Ричард угрюмо взглянул на своего эра.
– Что нужно сказать, юноша?
– Слушаю, монсеньор!
– Прекрасно. Ваши однокорытники из Торки, полагаю, просветили вас на предмет кулачного боя.
О чем-то Катершванцы и впрямь толковали, но торкские обычаи Дика не прельщали,
