всю наличную прислугу, самолично проверяя каждую кастрюлю и каждую перину. Луиза сует нос во все горшки – пусть убедится, что хозяйство в ее отсутствие содержалось отменно. Главное – первый вечер и особенно ночь. Если все пройдет ладком, то доносы будут не так уж и страшны. Он скажет, что страхолюдины на него клевещут со зла. Он, как добродетельный супруг и ценитель женской красоты, ни на одну из них даже не взглянул, вот они и мстят как могут.
Арнольд не исключал, что ревнивая половина может нагрянуть с самого утра, и потому не только остался дома, но и отказался от вечерней бутылочки. Это было ошибкой – тело Арамоны настоятельно требовало законную порцию. Сон не шел, Арнольд ворочался на широченной постели, думая то о прелестях Жавотты, то о жене, то о малютке Цилле, по которой капитан искренне скучал, но чаще всего о припрятанном на конюшне бочонке с тинтой. К полуночи жажда стала невыносимой, и Арнольд совсем было собрался встать и пропустить стаканчик, но тут в доме что-то глухо хлопнуло и, словно в ответ, заскрипело. Ничего особенного, сквозняк как сквозняк, но отчего-то стало жутко. Казалось, у изголовья кровати встал кто-то чужой и беспощадный, встал и чего-то ждет.
Больше всего на свете капитану хотелось вскочить, зажечь свечи, кликнуть слуг, налить вина, но он знал: стоит шевельнуться – и конец. Ночь тянулась бесконечно. Шел дождь, любимое дерево Луизы то и дело принималось стучать в стену, тихонько потрескивали доски пола – то ли по ним кто-то ходил, то ли это были обычные ночные шорохи. Лето в этом году началось с жары, но Арамону даже под одеялом бил озноб. Раньше ему мешали спать комары, сегодня они куда-то делись, и без назойливого звона стало тихо, будто в могиле.
Хоть бы собаки залаяли, что ли, но два огромных, присланных тестем пса молчали, будто их и в помине не было. Арнольд никогда не отличался суеверностью, для этого ему не хватало воображения. Капитан боялся мушкетов, шпаг, кинжалов, доносов, начальства, но над сказками и приметами смеялся. Мертвый враг ничего тебе не сделает, его просто нет! Есть гниющая куча мяса и костей, лежит смирненько там, где ее оставили, и никого не трогает. Бояться надо живых и сильных… Мертвые не возвращаются.
– Вставайте, капитан. – Раздавшийся в тишине голос заставил Арамону еще сильнее вцепиться в одеяло.
Вспыхнула свечка, другая, третья. Луиза ворчит, когда жгут много свечей…
– Вставайте! Вы не спите, это очевидно. Прикажете поднять вас силой?
Арамона выпустил спасительное одеяло – отец Герман, одетый по-дорожному, с подсвечником в руке стоял в дверях.
– Вы?! – выдавил из себя капитан. – Живой! Тогда… Где вас носило?
– Мои дела вас не касаются, – отрезал священник, – но вы отправляетесь со мной.
– Куда? – захлопал глазами Арамона.
– В Лаик. Извольте привести себя в должный вид. У нас мало времени.
– Но… Святой отец, я… Вы… Мне…
– Все, что вы могли натворить, вы уже натворили. Собирайтесь, седлайте коня, я жду на дворе. И не вздумайте мешкать.
Ночной гость повернулся и вышел. Выходит, аспид жив? Невероятно! Ехать было страшно, не ехать – невозможно. Ослушаться, так неприятностей не оберешься, а может быть… Ведь никто не видел, что клирик вернулся. Аспид хочет, чтобы Арамона ехал с ним, хорошо, он поедет. Подумаешь, мозгляк!
Страх растаял так же быстро, как и накатил. Выясним, что затеял святоша, и, если тот опасен, сделаем так, чтобы он снова исчез, на этот раз навсегда. Это не слишком трудно, Герман не Алва, дунешь – и готово!
Капитан собрался быстро, оставалось оседлать коня. Конюха на месте не оказалось, но это и к лучшему, свидетели ночной поездки никому не нужны, только б обернуться до возвращения Луизы. Еще один довод, чтобы… Гнедой Арамоны метался в своем деннике, он был явно не в себе, и капитан со страхом представил, как ловит и седлает разбуянившегося жеребца. С лошадьми Арнольд никогда особо не ладил, может, потому, что в отрочестве огреб хороший удар копытом.
Проклятый Герман, раз уж приперся, помог бы! Арнольд ругнулся и двинул за сбруей, но, проходя мимо денника, в который во время семейных визитов ставили тестева линарца, обнаружил полностью оседланную пегую кобылу. Думать, откуда она взялась, было некогда. Арамона потянул за узду, и лошадь спокойно пошла за ним на улицу.
2
Угораздило же его простудиться в начале лета! Сам виноват, нечего бегать под проливным дождем. Ночной кашель и головную боль еще можно было пережить, но вот болячки, которые никак не желали проходить… Ричард с тоской взглянул на опухшее лицо с красным носом и слезящимися глазами. Губа отвратительно распухла и покрылась нарывами, купленная у цирюльника мазь на них не действовала. В таком виде – и ко двору?! Шмыгать носом на глазах Катарины? Юноша обмакнул тампон в сладко пахнущую тинктуру и прижал к уголку рта, на глаза навернулись слезы, но Дик терпел. На какое-то время краснота спадет, и на том спасибо.
Ричард сам не знал, чего больше хочет – быть ближе к ее величеству или исчезнуть, чтобы королева, упаси Создатель, не увидела в нем прыщавого юнца. Впрочем, выбора у него нет – оруженосец сопровождает своего эра, если, разумеется, эр сочтет это нужным. Сегодня Алва счел, так что Дикону осталось только намазать болячки телесного цвета мазью, добытой по его просьбе добросердечным Налем, старательно высморкаться и пройти к маршалу.
Ворон в роскошном мундире сосредоточенно перелистывал какую-то книгу. Дик, украдкой шмыгнув носом, встал у дверей, ожидая, когда эр оторвется от потрепанных страниц, но тот, похоже, не на шутку увлекся. Юноша ждал, лихорадочно раздумывая, что лучше – терпеть до последнего, вытащить носовой платок или же, уподобившись крестьянину, утереться рукой.
– Какой это дрянью вы соизволили себя облить? – не поднимая глаз, осведомился маршал. – Вы благоухаете, как лавка отравителя.
– Это дастойка бадиодики, – признался Дик, спохватился и добавил: – Бодседьор.
– Вы неподражаемы, Окделл. – Рокэ перевернул страницу. – Где вы достали этот кошмар?
– Бде придес Даль… Реджидальд Ларак, бой кузед.
– Какое счастье, что у меня нет родичей. Как давно вас скосил недуг?
– Деделю дазад.
– Вас столь опечалила судьба Килеана, что вы с горя простудились? – Герцог оторвался от чтения и критически оглядел оруженосца. – Да, Окделл, вы прямо-таки расцвели. Неужели вы думаете, что я возьму вас с собой? Конечно, будь вы заразным, вас стоило бы отвести к вашему любезному кансилльеру или, того лучше, к коменданту. Телесные страдания, как правило, отвлекают от душевных, но в
