class="p1">– Есть. И будет, пока я хозяйка в этом доме. – Губы женщины дрогнули.
– В таком случае я стану здесь частым гостем. Ваш покорный слуга. – Герцог еще раз поцеловал руку баронессе, и та отошла. – Она ранена, истекает кровью, но не спускает флаг… Редкое качество, юноша, особенно в женщине.
В голове у Дикона толкались и возились десятки вопросов, потеснившие даже его собственные беды, но спрашивать оруженосец не решался. Было очевидно, что в доме Марианны творится нечто запретное, скандальное и необычное даже по столичным меркам. Ричард смирно сидел у огня, созерцая своего эра. Слегка сощурив глаза, Алва лениво разглядывал играющих и любопытствующих, время от времени прихлебывая вино. Дикон не понимал, зачем они здесь. Юноше все сильней хотелось присоединиться к нависшим над игорным столом зрителям, но он терпел, довольствуясь тем, что ловил вырывающиеся из общего гула слова.
Валме проигрывал, Килеан-ур-Ломбах набирал очки. Называемые цифры повергали проигравшего полтысячи юношу в благоговейный трепет. Внезапно гул затих. Кто-то в последний раз ахнул, кто-то ругнулся, и настала полная тишина.
– Сорок две тысячи, господа, – произнес породистый низкий голос. – Как мы и договаривались. Валме, вам есть чем ответить, или вы отступаетесь?
– Увы, – второй голос был повыше, и в нем чувствовалась горечь, – если вы не соблаговолите…
– Мы играем в тонто, сударь, – возразил первый. – Карты не любят, когда отступают от правил. Итак, вы сдаетесь?
– Да, – откликнулся проигравший; он оказался плотным и очень кудрявым. – Марианна, мне, право, жаль…
– Думаю, – распорядился первый, – пора подавать обед. Мы и так задержались…
– Постойте, – хрипловатый голос принадлежал баронессе, – карты и впрямь требуют полного соблюдения ритуала. Людвиг, вам следует спросить, не желает ли кто-нибудь принять на себя проигрыш Валме?
– Что ж, я всегда играю по правилам. Итак, господа, сорок две тысячи. – Дикон не видел лица Людвига, но готов был поспорить, что тот торжествующе улыбается. – Никто не хочет повесить сей маленький камешек на свою шею?
– Генерал, – откликнулся некто в темно-зеленом, стоящий спиной к Дикону, – вряд ли кого-то из нас ненавидят столь сильно, что это переломит вашу удачу.
– И душу Леворукому мы тоже пока не продавали, – добавил подпиравший стену тощий дворянин.
– Признайтесь лучше, – заметил победитель, – что вы боитесь за свое золото, а вот я почитаю деньги далеко не главным.
– Золотые слова, граф. – Рокэ передал недопитый бокал Дикону и лениво поднялся. – Золото же – славный слуга, но мерзейший господин. Не сыграть ли нам? Полагаю, меня достаточно ненавидят, чтобы умаслить самую капризную из дев Удачи.
– Вы и впрямь решили сыграть? – В голосе Людвига промелькнуло неподдельное изумление. – Я ни разу не видел вас с картами.
– Ну, – заметил Алва извиняющимся тоном, – с обнаженной шпагой вы меня тоже пока не видели… Итак, какой камешек валится на мои хрупкие плечи?
– Сорок две тысячи, – услужливо подсказал невесть откуда взявшийся потрепанный щеголь.
– Да, моя репутация всеобщего нелюбимца подвергается серьезному испытанию. Что ж, принято!
В мертвой тишине раздался звон: хозяйка выронила бокал. Дикон видел ее лицо – отрешенное, как у молящихся с фресок старой капеллы.
– Ваши условия?
– Я не имею обыкновения снижать ставки, – бросил Людвиг.
– Но, – холодно уточнил Алва, – может быть, вам угодно их повысить?
– Он сошел с ума… – выдохнул какой-то щеголь. – Он положительно сошел с ума, и ему некуда девать деньги.
– Ворон всегда может навязать Килеану ссору, – шепотом откликнулся темно-зеленый.
– Проще сразу сказать «кошелек или жизнь», – засмеялся кто-то еще. – Драться с Вороном? Упаси Создатель, разве что Алве глаза завяжут.
– И отрубят правую руку, – поддакнул первый.
– Тогда я убью вас левой, – бросил, не оглядываясь, Ворон. – Не бойтесь, Людвиг, я не намерен обвинять вас в мошенничестве, но свечей и впрямь лучше побольше. Не нужно давать повода сплетникам.
Слуги поспешно притащили два новых канделябра и подали поднос с нераспечатанными колодами.
– Ричард, – эр небрежно махнул рукой, – оставьте этот нелепый бокал, идите сюда и выберите колоду.
Дикон, сунув злополучное вино одному из слуг, подошел к карточному столику, растерянно посмотрел на одинаковые бруски, завернутые в запечатанную сургучом кожу, и торопливо схватил первый попавшийся.
– Благодарю. Итак, сколько у нас за очко? Полталла или целый?
Целый?! Талл за очко с признанием за Людвигом форы в сорок две тысячи?! Ни одна из картежных историй, которые так любили в Лаик, и близко не подходила к подобным ставкам… Сорок две тысячи! Арно рассказывал, как один из его братьев проиграл одиннадцать, но Дику в это не слишком верилось.
– Вы раньше мне не казались сумасшедшим, Алва. – Килеан своим ушам тоже не верил.
– Вы, Людвиг, – приятное исключение. Так талл или половина?
– Мы играли по четверти.
– Фи, – покачал головой Рокэ. – Переведем ваши очки в деньги?
– Как вам будет угодно.
– Значит, переведем. Это…
– Десять с половиной тысяч таллов.
– Для ровного счета возьмем одиннадцать.
– Позвольте полюбопытствовать, неужели вы принесли с собой такую сумму?
– Старый Йо́рдан оценил «Звезды Кэналлоа» в тридцать шесть. У меня есть что проигрывать, сударь. Мы с вами, к счастью, не нищие. Предлагаю с сего момента повысить ставки. Талл за очко? Или половина?
– Вы заставляете меня выбирать между жадностью и великодушием. Уступаю выбор вам.
– Великодушие не по мне, – блеснул зубами Рокэ. – Талл. Разыграем сдачу. Ваш оруженосец нам поможет?
– Я не беру его в подобные места.
– Вот как? Значит, бедному мальчику приходится развлекаться самостоятельно. Господа, кто-нибудь поможет нам разыграть сдачу? Может быть, вы, виконт? Решка или дракон?
– Решка. – Людвиг, как Человек Чести, и не мог сказать иначе – герб Олларов был ему ненавистен.
– А мне, стало быть, дракон, – засмеялся Рокэ, – вернее, то, что от него оставил Победитель. Бросайте.
Золотой кружок мелькнул в воздухе и упал.
– Решка, Рокэ, – извиняющимся гоном сказал Валме, – видимо, вас не только ненавидят, но и любят.
– Как некстати, – пожал плечами Ворон, – но я надеюсь на чувства истинных талигойцев. Сдавайте же…
5
Партия началась спокойно, даже скучно. Кое-кто из зрителей, разочарованно вздохнув, потянулся в другие залы. Остались лишь знатоки, понимающие, что противники изучают друг друга, не думая пока об очках. Килеана в деле видели многие, но Ворон как игрок был для всех лисицей в норе[95]. Маршал играл очень осторожно. Если б не чудовищная фора, это было бы разумно, но переломить подобную партию без риска почиталось невозможным. Именно к этому выводу пришел стоящий рядом с Диконом темно-зеленый. Ричард и сам так полагал, но не прошло и часа, как парень в сером колете, взглянув на запись, дрожащим голосом оповестил зрителей, что Ворон отыграл тысячу двести.
Коса нашла на камень. Людвиг играл
