курить, высунувшись из окна спальни?
– Нет, от этого я его уже отучил. Занавески отвратительно пахли.
Они улыбнулись друг другу, и Калгир слегка похлопал ее по запястью. Его отсутствующий взгляд переместился на открытую дверь; он всматривался во тьму, как будто видел там что-то, недоступное Хелльвир, и снова хотел стряхнуть ее руку, но она не отпускала его. Он обернулся.
– А я все думал, куда вы пропали, – произнес он. – Снова прячетесь от гостей?
– Я… да. Калгир, простите меня.
– О, не нужно извиняться, я и сам иногда незаметно сбегаю с приема. Иначе не выдержать.
– Я вас догоню через минуту, – пообещала она. – Фарвор велел мне передать, что вы ему очень дороги.
Фраза прозвучала нелепо. Разве в такой момент, когда речь идет о самых важных на свете вещах, слова не должны сами собой срываться с языка? Хелльвир сделала над собой усилие, разжала пальцы и убрала руку.
– О, я знаю об этом, – ответил Калгир, подмигнул ей, сверкнув голубыми глазами, отвернулся и ушел.
Она еще довольно долго смотрела ему вслед, но стоило ей моргнуть – и он исчез, пустота поглотила его. Хелльвир всматривалась в мир теней, чувствуя себя так, словно у нее вырвали сердце. Человек в черном приблизился – она почувствовала, как от его дыхания шевелятся волосы.
– Значит, его жизнь не стоила твоей? – насмешливо произнес он.
– Я смогу спасти других людей, – оправдывалась Хелльвир.
– Ты положила ваши жизни на весы и твоя перевесила, так?
Она нахмурилась и обернулась к нему.
– Хватит меня дразнить, – бросила Хелльвир. Ее голос дрогнул, когда она произносила эти слова. – Я должна жить, потому что могу воскресить других.
– Неужели ты точно так же боишься смерти, как остальные люди?
– Конечно, я боюсь смерти.
– Боишься, что после смерти ничего не будет, или боишься страданий?
– Я… я не знаю. – Хелльвир закрыла глаза, чувствуя тошноту. Все смешалось в голове, она ничего не понимала, не знала, к чему он завел этот разговор. – Какое тебе до этого дело? Неужели тебя это интересует?
– Очень даже интересует. Если тебя это утешит, скажу, что я все равно не принял бы твою жизнь в обмен на жизнь этого мальчика.
Хелльвир открыла глаза и повернулась к нему лицом.
– Что?
Смерть пожал плечами и сунул руки в карманы, глядя куда-то во мрак. Этот небрежный жест показался ей неуместным во время разговора о жизни и смерти.
– Ты нужна мне живой, чтобы продолжать искать сокровища, необходимые мне. Никто другой не может найти их.
Хелльвир прижала руку к груди. Ей захотелось уйти отсюда, уйти из царства Смерти, подальше от принцессы, от Рочидейна. От всего. Небытие, ожидающее грешников после смерти, внезапно перестало казаться ей таким уж страшным.
– Значит, это была просто уловка? Ты хотел посмотреть, как я поступлю? – тихо спросила она.
– Можно сказать и так.
– И что? Я оправдала твои ожидания?
– Вообще-то, нет. Я считал тебя мученицей, думал, ты готова отдать свое тело ради того, кто нуждается в спасении. Я был уверен, что ты пожертвуешь собой ради рыцаря. Оказалось, ты не такая, какой я тебя считал.
Хелльвир не знала, что на это сказать. Сотня причин пришла ей на ум, сотня извинений и оправданий, мудрые философские фразы, которые можно было бы бросить ему в ответ на его цинизм; но они превратились в пепел у нее на языке. У нее не было оправданий, не было философии – только ее собственный страх смерти и число жизней, которые она еще может спасти. По сравнению с единственной жизнью Калгира. Это было простое уравнение, лишенное всякой моральной составляющей. Она приняла решение не задумываясь.
– Я устала, – прошептала Хелльвир вместо того, чтобы оправдываться. – Я хочу домой.
Смерть взял ее руку и склонился над ней, словно они только что закончили танец. От неожиданности она забыла убрать руку, но он наслаждался этой сценой. Она знала. Все это развлекало его. Ей снова стало тошно.
– Почему я чувствую ее переживания? – спросила она. – Салливейн. Когда я прикасаюсь к ней, я чувствую, что у нее на сердце.
Он взглянул на нее, не поднимая головы. Ей показалось, что Смерть доволен, и еще она увидела насмешку.
– Ты уже знаешь ответ.
Она сглотнула.
– Это потому, что я дважды вернула ее в мир живых? Я отдала за ее душу частицы своей души, поэтому мы связаны?
Как два сплетенных вместе кусочка бечевки. Теперь их сплели дважды. Ее страх просачивался в серый мир, окружавший их, окрашивал его в красный цвет. Мысль о том, что их души связаны навеки, приводила Хелльвир в ужас.
– Да, – просто сказал он. – Но я не думаю, что только из-за этой связи ты так боишься, что она умрет. Так тоскуешь по ней, даже сейчас. Не только из-за спасения жизни ты одержима ею, и твоя одержимость пустила глубокие корни. Или ты думала, что я ничего не замечу?
Хелльвир содрогнулась. Ей захотелось, чтобы он отпустил ее руку.
– Я хочу домой, – шепотом повторила она. Хотя уже не знала, что подразумевает под словом «дом».
– Тогда уходи, – пророкотал мир, и она проснулась.
Солдаты приволокли Фарвора в какую-то темную комнату, туда, где он не мог видеть Калгира, хотя выкрикивал его имя. Всякий раз, когда он звал молодого рыцаря, из темноты появлялся кулак и обрушивался на него – до тех пор, пока он не начал сплевывать кровь и в груди не начало болеть. Как будто все кости в его теле были разбиты, словно стекло. Пол был сырым и холодным, но ему было все равно. Наоборот, это казалось приятным, потому что он весь горел. Фарвор думал, что настал день, но один глаз не открывался, а окошко его камеры находилось так высоко и стена была такой толстой, что он не мог видеть неба.
– Пожалуйста, – просипел он, когда ему принесли еду. – Скажите, где Калгир? Пожалуйста, скажите, что происходит.
Он знал, что происходит, знал, но не мог думать об этом, не мог осмыслить этого.
Однажды Фарвор попытался вырваться, когда стражники пришли забрать его миску, – напал на них с хлебным ножом. Ему удалось довольно сильно ранить одного из тюремщиков в бок, но ему просто повезло: они не ожидали, что он способен встать с пола, тем более напасть на них. Одна рука не слушалась его, и от него отмахнулись, как от мухи, а потом заодно сломали последние уцелевшие ребра. Он часами лежал, скрючившись на полу, не зная, который час, день сейчас или ночь. За временем можно было следить только по горению факелов, которые зажигали тюремщики. Фарвор слышал собственные хрипы, знал, что у него внутри что-то серьезно повреждено, но это лишь вызывало у него гнев на собственное тело. Бесполезная куча мяса, он не может даже стоять на ногах, не смог помешать солдатам избить Калгира. Гнев помогал ему ненадолго забыть страх. Он страшился того, что произошло, – хотя не был в этом уверен. Страх нашептывал ему на ухо жуткие вещи, страх рисовал ему тело, болтающееся на веревке, страх напоминал ему о скрипе виселицы, прогибающейся под весом трупа… Фарвор стонал, закрывал лицо руками, но страх не оставлял его.
Прошли часы, дни – неизвестно, сколько времени прошло, и вот он услышал скрежет открываемой двери, а в следующий миг над ним склонилась Хелльвир. От ее волос пахло благовониями, которые жгли в обители Ордена Соловья. Она осторожно ощупала его тело.
– Фарвор, я здесь, – прошептала сестра. – Все хорошо, я заберу тебя отсюда.
Она выпрямилась.
– Вы сломали ему ребра! – бросила она через плечо. – Зачем?
– Он сопротивлялся, – послышался мужской голос с другой стороны решетки.
– Конечно, он сопротивлялся! – воскликнула Хелльвир. – Он же мужчина! – Потом повернулась к тюремщику. – Ты поможешь мне доставить его домой.
– Я не…
– Это была не просьба. Обратись к принцессе
