угрожает опасность. А если они начнут казнить язычников, то уже не остановятся. Плотину прорвет, и поток захлестнет Рочидейн. Она, Хелльвир, должна помешать этому.
– Значит, вы готовы на любую подлость, на самый отвратительный шантаж, только бы остаться в живых? – воскликнула она.
Но было поздно. Салливейн не видела ее; лицо принцессы исказилось, глаза остекленели. Хелльвир схватила ее руку, забыв о своей боли, гневе, страхе. Салливейн кашляла и хрипела, слезы катились у нее по щекам, и через несколько мгновений она скончалась. Хелльвир сразу поняла это. Она перестала чувствовать чужую боль. И как будто умерла сама.
В комнате внезапно стало очень тихо и пусто.
Бион мрачно смотрел на Хелльвир.
– Вы вернете ее, – просто сказал он.
Это была не мольба, не просьба, не приказ. Это была простая констатация факта.
Хелльвир ответила не сразу. Она несколько секунд смотрела на умершую, потом убрала руку. Теперь она знала, что это было – та часть натуры Салливейн, которую она чувствовала всякий раз, та, которая была сильнее всего. То, чего не могли изгнать ни страх, ни боль. Это было чувство стыда, сильное и давнее, и еще смирение, покорность. Чего именно стыдилась Салливейн, Хелльвир не знала. Но эта покорность, чувство собственного бессилия, отказ от борьбы потрясли ее. В душе принцессы прочно укоренилась уверенность в том, что она ничего не может изменить в своей жизни.
«Зачем, почему ты совершаешь эти поступки? – мысленно произнесла Хелльвир, обращаясь к мертвому телу. – Кто сказал тебе, что ты обязана так себя вести?» Но она знала. Это было делом рук королевы, это были уроки королевы; это бабка учила Салливейн жестокости, заставляла ее повторять страшные слова. Салливейн лежала, глядя в потолок, и Хелльвир, коснувшись ее щеки, ничего не почувствовала.
– Да, – ответила Хелльвир. – Она умерла нелепой смертью, умерла по собственной вине, но я верну ее. – Она отвела взгляд от тела и обернулась к слуге. – А вы? Вас это устраивает? Вы будете спокойно смотреть, как вешают и жгут невинных людей?
– Да, – просто сказал он. – Конечно, буду, если это нужно для ее безопасности.
– И сколько же она вам заплатила? Что она вам пообещала? Или вы просто запуганы, как мы все?
– Она ничего мне не обещала и не угрожала мне. Когда ее мать умерла, а ее отец… словом, у нее никого не осталось, кроме ее бабки и меня. Я помогал растить ее. У меня нет детей, и они мне не нужны – она мне как дочь.
Больше Бион ничего не сказал. Он подвинул к кровати стул, сел, скрестил свои длинные ноги и уставился на Хелльвир. Его взгляд был стальным, лицо напоминало жестокую каменную маску; Хелльвир поняла, что с этой собачьей преданностью бороться бесполезно, что все ее возражения разобьются о нее, как о стену. Слуга не позволит ей выйти из этой комнаты до тех пор, пока она не воскресит Салливейн. Хелльвир набрала воздуха в легкие и издала долгий, прерывистый вздох, потом села на кровать возле тела. Неожиданно она вспомнила Фарвора и мысленно попросила у него прощения.
Она сунула руку в карман, сжала семена ириса, другой рукой коснулась пальцев Салливейн. Они уже похолодели.
На этот раз в комнате не было двери, ведущей в коридор. Окон тоже не было – только глухие стены и балконные двери. Тюлевая занавеска, приподнятая ветром, застыла над полом, словно оброненная кружевная накидка.
Хелльвир вышла на балкон. Но оказалось, что это вовсе не балкон. За дверью начиналась винтовая лестница. Мраморные ступени с изящными перилами вели вниз, описывая широкую, плавную дугу. Справа и слева от перил зияла бездонная пропасть. Подняв голову, Хелльвир увидела в гигантском зеркале отражение бесконечной спирали, уходившей во мрак. Она сглотнула слюну и пошатнулась; ей пришлось схватиться за перила, чтобы не упасть. Она постояла некоторое время, дожидаясь, когда пройдет головокружение. Деваться было некуда, и она начала спускаться.
Хелльвир шла вниз, стараясь подавить нетерпение и мысленно повторяя, что рано или поздно лестница куда-нибудь ее приведет. Вскоре от движения по спирали у нее снова закружилась голова. Даже когда она останавливалась, чтобы передохнуть, и смотрела во мрак, у нее перед глазами мелькали белые ступени.
Лестница закончилась неожиданно. Хелльвир, несмотря на усталость, разозлилась: ступени привели ее обратно, на тот же самый балкон с тюлевыми занавесками. Она вошла в комнату, осмотрелась и, выглянув в дверь, увидела, что за ней появилась новая винтовая лестница, уходящая в бездну. Она продолжала спускаться, но внизу ее ждал очередной балкон. На этот раз она вошла в комнату, взяла стул и, усевшись у дверей, скрестила руки на груди и уставилась во тьму.
– Тебе нравится смотреть, как я бегаю по твоему лабиринту, словно крыса? – обратилась она к пустоте.
В этом мире ее слова звучали жалко, глухо, они как будто не желали срываться с языка. Хелльвир услышала стук, рядом с ней на балконе появилось кресло. Черный человек сел, положил ногу на ногу, откинулся назад и вздохнул. Край плаща свешивался через подлокотник и касался мраморного пола.
– Мне это не нравится, – ответил он. Или воздух. Звук доносился не сбоку, а со всех сторон одновременно. – Это слово не подходит.
– Тогда зачем ты это делаешь? – спросила Хелльвир.
Но он не ответил – может быть, у него не было ответа, а может быть, он не хотел, чтобы она знала ответ. Вместо этого Смерть поднялся, сделал шаг вперед и взглянул в темноту. Ей показалось, что он не может усидеть на месте. Хелльвир тоже встала со стула и подошла к нему. Они стояли так, глядя в ничто, словно находились на набережной и любовались ночным морем.
Она заметила рядом с собой на перилах бокал с темным вином. Второй бокал стоял у локтя черного человека. Он взял его, медленно отпил, смакуя напиток, и Хелльвир, глядя на бокал и алую жидкость, вдруг заподозрила, что это не вино. Жидкость была слишком густой. Она взяла свой бокал, понюхала его, поставила обратно. Он наблюдал за ней краем глаза и улыбался.
– Тебе нельзя оставаться в Рочидейне, – заметил он, не глядя на нее.
Хелльвир всегда испытывала странное чувство, глядя на него в профиль; она вспоминала тот день, когда появилась в царстве Смерти неожиданно для него. Когда сцена еще не была готова, а в зрительном зале было темно. Она застала его врасплох, и ей почудилось, что она видит нечто, не предназначенное для ее взгляда. Она смотрела на четкую границу между его черными волосами и белой кожей, на его нижнюю челюсть.
Он обернулся и внимательно взглянул Хелльвир в лицо, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не опустить глаза.
– Почему же нельзя? – спросила она.
– Новая вера нетерпима к другим богам; все должны уступить место их Богу Света, – произнес он насмешливо. Впервые издевка была направлена не на нее. – И ты уже попала в поле зрения его последователей.
– Кто знает об этом? – прошептала она, чувствуя подступающий страх.
– У людей возникли подозрения. Ходят разговоры. Искорки во тьме, в которой, как я понимаю, ты предпочитаешь передвигаться незамеченной.
– Значит, ты все-таки за мной следил.
Он повернулся к ней лицом. Хелльвир показалось, что она очутилась на солнце, только это солнце было черным.
– Мне бы не хотелось, чтобы тебя постигла безвременная кончина, потому что в таком случае я останусь без своих сокровищ. За последние годы я крайне редко видел людей, способных так же легко перемещаться между жизнью и царством Смерти.
Прежде чем Хелльвир успела спросить, что он имеет в виду, черный человек продолжал:
– Ты молода. Очень молода. В последний раз поклонники Онестуса жгли язычников более ста лет назад, задолго до того, как появилась на свет мать твоей матери, но я помню их жертв. Они приходили сюда и шагали навстречу небытию с облегчением людей, перенесших неслыханные пытки. Я мог бы рассказать тебе о том, что творили с ними так называемые «благочестивые верующие»… –
