поднялась, чтобы открыть, но мыслями все еще была с братом, старалась придумать, что сказать, чем утешить его. И поэтому, когда открыла ворота и увидела человека, стоявшего на улице, она не сразу поняла, кто он и что происходит.
– Нет, – прошептала Хелльвир. – Нет. Я не пойду.
Бион с мрачным лицом протянул ей письмо. Оно было запечатано воском с оттиском корабля.
– Это не обсуждается, – ответил он.
Салливейн была жива. Пока. Но она умирала.
Позвоночник у нее был сломан в нескольких местах, она не могла шевелить ни руками, ни ногами. На голове виднелась глубокая рана, а на животе, между штанами и рубахой, багровел синяк, подобный чудовищному цветку. Это лекари ставили ей пиявок. Миландра считала, что пиявками пользуются только шарлатаны. «Пиявки для того, пиявки для этого – они хватаются за пиявок, когда не знают, что делать, – говорила старуха. – Пиявки, чтобы высосать еще крови, когда у бедняги и так идет кровь».
На губах у принцессы выступили красные пузыри. Слушая ее хрипы, Хелльвир поняла, что повреждено легкое. Она видела подобное у одного из пациентов Сэйтир. Тогда жрица проделала в груди больного отверстие и вставила трубочку, чтобы выпустить воздух, но Хелльвир знала, что это не поможет Салливейн. Травмы были слишком серьезными.
– Произошел несчастный случай? – вполголоса спросила она.
– Он был совершенно диким и слишком сильным для нее, – прошептал Бион, глядя на лекарей, занятых своей работой. – Но мы решили, что она справилась с ним. Нам показалось, что он успокоился. Он поскакал, очень быстро, я никогда не видел такого быстрого коня. Но стоило ей немного расслабиться, как он встал на дыбы. Не сумел ее сбросить и начал кататься по земле. – Он содрогнулся. – Каждый раз, когда он поднимался на дыбы, она смеялась. Как сверхъестественное, бессмертное существо.
«Теперь она будет забираться на самые высокие скалы, выбирать необъезженных лошадей, плавать в самых глубоких и бурных реках, и ей все время будет мало», – вспомнила Хелльвир. В этот момент она едва не развернулась и не вышла из комнаты. Что ей за дело до Салливейн? Пусть она умрет. Почему Хелльвир должна ее спасать после всего, что она натворила, после бесчисленных казней, после осквернения тела Калгира? Ей следует уйти сейчас, хотя бы ради Фарвора. Пусть это существо ответит за свою беспечность и безразличие к жизням других, сказала она себе.
Гнев кипел в ее душе, опалял ее. Гнев копился у нее внутри все эти дни, когда она смотрела на тела, качавшиеся на веревках, на брата, превращавшегося в тень, на синяки, оставленные кулаками и сапогами солдат Салливейн…
Но Хелльвир не ушла. Позже она говорила себе, будто осталась, чтобы обезопасить семью, осталась потому, что боялась гнева королевы в случае смерти Салливейн; и отчасти это было правдой. Но она так и не призналась себе в том, что вид неподвижной принцессы, распростертой на постели в окровавленной одежде, потряс ее до глубины души. Хелльвир не могла заставить себя тронуться с места, в груди что-то болело. Эти золотые волосы превратились в бурые сосульки. Она выглядела такой… хрупкой.
Когда Салливейн услышала голоса, ее глаза открылись; она оглядела потолок, занавеси, потом ее взгляд упал на Хелльвир, стоявшую в ногах кровати. Она закашлялась, сплюнула кровь.
– Здравствуй, травница, – с трудом выговорила принцесса и улыбнулась жуткой кровавой улыбкой. – Пришла снова спасти меня?
Хелльвир почувствовала, как внутри у нее что-то лопнуло; ее гнев и ненависть были бессильны перед зияющей пустотой, которая возникла у нее в душе при виде умирающей принцессы. Она изучала это чувство отстраненно, как будто это была какая-то часть ее тела, которую она могла отделить и подержать в руке, часть тела, которую ей хотелось отшвырнуть как можно дальше от себя. Хелльвир вышла вперед, двигаясь неловко, как марионетка, и остановилась рядом с принцессой.
– Здравствуйте, Салливейн, – хрипло произнесла она.
Один из врачей, маленький человечек с седой бородой, сердито уставился на Хелльвир.
– При всем уважении, принцесса не нуждается в травницах. – Видимо, само это слово вызывало у него отвращение. – Возможно, вы помогли ей когда-то, но сейчас вам здесь делать нечего.
– Заткнись, Фортлайт, – пробормотала Салливейн. – Уходи отсюда.
Врач уставился на нее круглыми глазами.
– Но, госпожа…
Салливейн зашипела от боли.
– И забери с собой этих черных тварей. Я их не чувствую, но… – Она закашлялась, и кровавые брызги полетели на повязку, которая стягивала ее грудь. – Клянусь Онестусом, какие же они омерзительные.
– Но…
– Вы ее слышали, – перебил лекаря Бион, стоявший за спиной у Хелльвир. – Уходите.
Врачи засуетились, принялись убирать пиявок, затем с видимой неохотой вышли, бросая в сторону Хелльвир злобные взгляды. Когда дверь за ними закрылась, Хелльвир села в кресло, стоявшее у постели, убрала с кровати таз с кровью. При этом ее рука нечаянно коснулась локтя Салливейн, покрытого глубокими ссадинами.
Это ощущение пронзило ее, как стрела. Кошмарное сочетание боли и страха, которые сплелись и спутались между собой и с другими эмоциями, слишком мимолетными для того, чтобы Хелльвир смогла разгадать их, дать им имена. Страх небытия. Мучительные сожаления о совершенных ошибках. Что-то еще, глубинное, присущее натуре Салливейн, нечто такое, что Хелльвир ощущала, но не в состоянии была определить. Но больше всего было боли.
Она вздрогнула всем телом, невольно отдернула руку и увидела, что Салливейн пристально смотрит на нее. И Хелльвир поняла, что принцесса знает о существовании связи между ними. Просто она лучше умела скрывать свои чувства. Салливейн отвернулась.
– Чувствую, уже скоро, – прохрипела она, глядя в никуда. – Нельзя, чтобы эти старые дураки видели, как ты возвращаешь меня.
– А почему вы думаете, что я собираюсь вас воскресить? – спросила Хелльвир. – После всего, что вы со мной сделали?
Снова эта улыбка. Надменная, безжалостная. Несмотря на страшные мучения, душевные и физические, Салливейн нашла в себе силы на то, чтобы причинить боль другому человеку.
– Не говори глупостей, – сипло ответила она. – Думаешь, бабуля позволит тебе жить, если ты меня не вернешь? Думаешь, она в предыдущие разы собиралась оставить тебе жизнь в случае неудачи?
В уголке ее рта выступила розовая пена. Бион подошел и вытер кровь, стекавшую по подбородку принцессы.
– У нее даже есть оправдание, если потребуется, – эдикт, который сделал веру в Онестуса государственной религией. Ты служишь орудием зла, ты совращаешь праведных последователей Бога Света, уводишь их с Тропы.
Эти слова не сразу дошли до сознания Хелльвир, но потом она вспомнила рисунки, виденные в дневниках жрицы Оллевин, изображения казней, костров. «Здесь не может произойти ничего подобного», – сказала она тогда Эльзевиру. Но сейчас, слушая Салливейн, она почему-то не удивилась. После разоблачения заговора Дома Редейонов ее семья жила под сенью виселицы.
– Вы допустите, чтобы меня казнили как язычницу? – тихо произнесла она.
Ей стало плохо, физически плохо.
– А ты и есть маленькая язычница, – ответила принцесса и рассмеялась.
При этом у нее в горле что-то забулькало. Хелльвир подумала: у нее, возможно, начинается агония и она не понимает, что говорит.
– Неужели женщина, соблюдающая заповеди Бога Света, будет разговаривать со Смертью?
Салливейн произнесла это с издевкой; у Хелльвир возникло впечатление, что она повторяет чужие слова. И она подумала: как часто Салливейн повторяла слова своей бабки, повторяла ее поступки?
– Вы думаете, что люди это стерпят? Многие поклоняются старым богам.
– Но еще больше людей перешли в веру Онестуса, – шептала принцесса. – Старые боги не выдерживают этой схватки. Ты и твои единоверцы – вымирающая раса, травница. Вскоре в этой стране не останется ни одного язычника. И ты будешь первой, кого мы отправим на тот свет за преступления против церкви.
Хелльвир била дрожь. Она будет всего лишь первой. Сестры Ордена Соловья в опасности. Их мирная жизнь скоро закончится. Всем, кто разговаривает с духами и животными,
