новгородской дороге Петр встречал свою «фамилию» – семью. Речь не идет о жене царя Екатерине и детях от нее. Тогда Екатерина еще не причислялась к царской семье. «Фамилией» Петра были Романовы – один мужчина – 18-летний царевич Алексей и восемь женщин: единокровные сестры – 45летняя Феодосья, 48-летняя Мария Алексеевны; две снохи – вдовы братьев Петра Великого – вдова царя Федора 41-летняя Марфа Матвеевна и вдова царя Ивана 43-летняя Прасковья Федоровна (она взяла с собой в дальнюю поездку трех своих дочерей-царевен: 16-летнюю Екатерину, 15-летнюю Анну Ивановну, будущую императрицу, и 14-летнюю Прасковью).
Но самым дорогим и желанным для Петра человеком в этой женской ораве была младшая сестра Наталья. Почти ровестница брата (родилась 22 августа 1673 г.), она воспитывалась вместе с ним и была непохожа на своих родственниц, для которых и эта поездка на край света из обжитой Москвы, и все, что делал братец, вызывало ужас и неприятие. Наталья выросла другим человеком. Ее можно было видеть с царем и на балу в Немецкой слободе, и на воронежской верфи при спуске корабля.
Из всей семьи Романовых одна Наталья с радостью приняла новые европейские привычки, одежды, развлечения. Наталья не ушла в монастырь, как делали сестры царя, а свободно жила, как тогда говорили, «открытым домом», принимая гостей, устраивая спектакли и балы. О доме царевны Натальи в Москве говорили как об островке нового, европейского быта. Известен был всем и придворный театр – зрелище дивное и редкое в тогдашней России. Его создателем и режиссером была Наталья. Сохранился портрет царевны Натальи Алексеевны. На нем мы видим статную черноглазую женщину с большим носом, круглым подбородком и высокой – по моде – прической из светлых волос. Нет, она не была красавицей, она была умницей, и Петр очень любил ее. Эта женщина была, пожалуй, единственным существом, которое связывало царя с его московским прошлым, которое навсегда осталось за порогом его нового дома в Петербурге и о котором царь не любил вспоминать. Наталью же он был готов видеть всегда. И вот в тот апрельский день на новгородской дороге он обнял ее первой, поцеловал царевича и царевен, а потом повез их всех к невской пристани. Русские царевны и царицы увидели широкую, серую Неву, которая быстро несла свои воды к морю. Она была так непохожа на светлые, теплые речки Подмосковья…
Не по своей воле приехали сюда Романовы. Их выписал из Москвы грозный братец. Он как-то сказал, что приучит свою семью к воде, и решил с этим не тянуть. В Шлиссельбурге, под гром крепостных пушек, он посадил их на яхту и поднял парус. Когда показался Петербург, сестры, уже порядком укачавшиеся на волне, ничего, в сущности, и не увидели – город еще жался к земле вокруг низкой крепости и не производил впечатления «парадиза». Но в суждениях родни Петр не нуждался, он с гордостью водил сестер и снох по первым петербургским улицам, а потом, вспомнив о своем зароке, посадил их на буер и направил его в открытое море – катал их вокруг Кронштадта.
Но экскурсии продолжались недолго, пришла депеша – шведы перешли Березину, и война вступила в решающую фазу. Петр поспешил к своей славе полтавского героя. Но вся история с прибытием сестер на берега Невы была важной и символичной. Отныне Романовы были переселены на невские берега, ибо царской родне положено жить в столице. Наталья зажила здесь как одна из первых русских светских дам, а ее театр стал первым театром нашего города, и его посещал сам царь. Наталья умерла в 1716 г., когда Петр был за границей, и тело ее не хоронили до возвращения царя – он хотел проститься с любимой сестрой. Она была похоронена не в Москве, а в Александро-Невском монастыре. Это погребение на новом месте дорогого Петру человека стало еще одним якорем, которым привязывал Петр себя и Россию к невской земле.
После смерти Натальи в 1716 г. ее дворец был передан Канцелярии городовых дел, которая разместила в нем свои мастерские. Здесь же, в Песках, согласно отчету 1724 г. Доменико Трезини, было начато в 1711 г. строение каменных палат Александра Кикина[763]. Это был один из ближайших сподвижников и доверенных лиц Петра. Царь ласково называл его «Дедушкой» и во всем доверял ему. Из дела царевича Алексея стало ясно, что Кикин – один из тех, кто втайне ненавидит Петра и его реформы. Кикин попал в опалу и был казнен в 1718 г. Его палаты были конфискованы в казну, а потом заняты под коллекции Кунсткамеры.
Тяга людей к этим местам объясняется тем, что здесь берег Невы выше, он постепенно становится – ближе к бывшему Спасскому погосту – сухим, песчаным (отчего и позднее название этого района – Пески), а поэтому более пригодным для жизни и недоступным для наводнений. Как писал иностранный путешественник, члены императорской семьи жили здесь «из-за прекрасного местоположения и здорового воздуха»[764].
Неподалеку от этих мест в своей слободе, названной Преображенской, стала селиться гвардия. Застройка началась с 1719 г. Тогда были возведены центр слободы – полковой двор, а также избы для солдат и полковых складов. В 1722 г. там же был построен Преображенский лазарет[765].
Приют лукавого пастыря, или Первая святыня юного града
За изгибом Невы, на левом берегу, мы, может быть, рассмотрели бы золотой крест колокольни и золоченый церковный купол. Это был Александро-Невский монастырь. Он был заложен в 1710 г. на месте деревни Вихтула. Забавно, что по-русски деревню переиначили в «Викторы». Это «героическое» название, наверное, и навело Петра и его окружение на мысль, что именно здесь и было место виктории Александра Невского над шведами. В 1710 г., по возвращении царя после Полтавской победы, было решено основать монастырь. Строительство его по тем временам было важным церковным и политическим событием. Монастырь стал первой святыней нового города. Позже, в 1724 г., перевезли из Владимира предполагаемый прах Александра Невского. В присутствии царя только что назначенный архимандрит монастыря Феодосий освятил место и водрузил крест. Это был его славный день…
Вид Александро-Невского монастыря
Портрет героя на фоне города:
Феодосий Яновский, или Смерть в замурованной камере
Значение обители было подчеркнуто тем, что в день ее основания сам Петр I приехал к устью речки Черной, названной вскоре Монастыркой. Царь присутствовал при молебне по случаю закладки нового монастыря во имя «Живоначальной Троицы и святаго Благовернаго великаго князя Александра
