касавшимся их. – Она не богиня. Она просто смертная женщина, как вы или я.
– Нет, она не просто женщина. Ты ошибаешься. Она для меня мать, отец и бабка, но прежде всего она – моя королева. Я обязана ей всем. Без нее я была бы никем.
Хелльвир решила рискнуть. Она отстранилась, подняла руку и, коснувшись подбородка Салливейн, приподняла его. В тот момент, когда ее пальцы коснулись кожи принцессы, она снова почувствовала ярость, кипящую, словно вода в котле, и… да, сожаление. Салливейн действительно сожалела о том, что нарушила свое обещание; однако она считала, что у нее не было выбора. Хелльвир опустила руку, и их взгляды встретились.
– У вас был выбор, – возразила она. – Выбор есть всегда.
Салливейн пристально смотрела ей в лицо. На ее ресницах блестели слезы.
– Почему ты не испытываешь ненависти? – спросила она. – Я сделала все, чтобы ты меня возненавидела.
– Потому что… хотя вы ведете себя как точная копия своей бабки, я знаю, что на самом деле вы другая.
– И откуда тебе это известно?
Хелльвир не могла ответить на этот вопрос. Возможно, это была всего лишь глупая, напрасная надежда. Возможно, она считала так потому, что отдала Салливейн часть своей души. И мысль о том, что ее душа, ее сущность была напрасно потрачена на человека, такого же извращенного и жестокого, как королева, свела бы ее с ума. Но Хелльвир не сказала этого. Вместо этого она произнесла:
– Я трижды побывала в царстве Смерти, чтобы забрать вас оттуда. Я знаю вас лучше, чем вы думаете.
Хелльвир не знала, что могло бы произойти дальше. Может быть, она отвернулась бы, напомнив себе о зле, которое причинило людям это прекрасное создание. А может быть, привлекла бы Салливейн к себе и обняла. Может быть, она совершила бы ужасную ошибку.
Но в дверь постучали, и они застыли, внезапно вспомнив о существовании мира за пределами этой комнаты.
Дверь приоткрылась прежде, чем Салливейн разрешила стучавшему войти, и у Хелльвир все оборвалось внутри. На пороге стоял служитель Лайус. Его лицо выражало печаль, в которую его повергла чудовищная трагедия, и смирение перед волей Бога, но, когда он увидел молодых женщин, сидевших рядом на кровати, это тщательно выверенное выражение превратилось в гримасу изумления.
– Прошу прощения, – пробормотал он. – Я… мне сказали, что вы прикованы к постели, госпожа…
Он взглянул на окровавленные простыни.
– Зачем стучать, если вы не собираетесь ждать ответа? – прорычала принцесса. – Что вам здесь надо?
– Один из врачей сообщил мне, что вы… в тяжелом состоянии. Он намекнул, что мое присутствие, вероятно, будет необходимо для проведения отпевания. Тадеуш плохо себя чувствует, и я подумал…
– И вы ошиблись, Служитель. Я жива и умирать пока не собираюсь, хотя должна восстановить силы. Пожалуйста, подождите за дверью, пока я не позову вас.
– Как вам будет угодно, госпожа. Еще раз прошу прощения.
И он попятился в коридор, но прежде с любопытством взглянул на Хелльвир из-под нахмуренных бровей. На тыльной стороне его руки Хелльвир заметила черный рисунок, один из Знаков, которые символизировали Столпы Веры, и пожалела о том, что ей неизвестен его смысл.
Наступило неловкое молчание. Хелльвир и принцесса размышляли о том, какие выводы служитель сделает из увиденного.
– Ему сказали, что вы умираете, – заговорила Хелльвир. – Он захочет выяснить, каким образом вы исцелились.
– Я скажу, что врачи неправильно оценили мое состояние, – буркнула Салливейн. – Тупицы проклятые, вечно суют нос не в свое дело. Когда он вернется, я продемонстрирую ссадины и синяки.
– Думаете, этого объяснения будет достаточно?
– Придется ему довольствоваться тем, что есть. Но ты должна уйти. Я не хочу, чтобы он заметил… то, что было между нами.
Хелльвир не знала, что имеет в виду принцесса – «родство душ» или что-то еще.
Они молча смотрели друг на друга. Хелльвир хотелось обнять Салливейн, сказать ей, что все будет в порядке. Но она сумела справиться с этим порывом, поклонилась и ушла, оставив за собой шлейф невысказанных слов и мыслей.
В коридоре Хелльвир нащупала в кармане новую загадку.
Развернув записку, она прочитала:
«Мудрый рот изрекает добрый совет:
Когда ты слеп и задыхаешься,
Не пытайся петь».
Глава 22
Хелльвир не пошла домой. Она не могла смотреть на Фарвора и говорить с ним после того, как снова вернула к жизни Салливейн. Поэтому воспользовалась своей неожиданной свободой и отправилась в обитель Ордена Соловья. Обняв колени, Хелльвир сидела на траве у реки, среди поздних анютиных глазок, и мечтала о доме. Ей не хватало Миландры. Старая знахарка подсказала бы ей, как поступить.
Она попала в ловушку. Металась между жизнью и смертью, между двумя религиями, между ненавистью и… противоположным чувством. Хуже всего было то, что она хотела последовать совету Смерти, покинуть Рочидейн, бежать от опасностей, подстерегавших ее в столице. Но не могла.
Почему Салливейн имеет такую сильную власть над ней, несмотря на ложь и предательство, жестокость принцессы, эгоизм, равнодушие к чужим страданиям? Неужели дело в связи между их душами, неужели именно поэтому Хелльвир так влечет к ней? Сегодня, увидев принцессу с переломанными руками и ногами, разделив ее ужас и боль, Хелльвир испытала только одно чувство: страх за Салливейн. Она узнала, что Салливейн тоже не является хозяйкой своей жизни, и страшилась ее потерять. Даже сейчас, сидя в одиночестве на берегу реки, она хотела быть рядом с Салливейн и не могла заставить себя подавить это желание.
«Может быть, я злая, испорченная женщина? – думала Хелльвир. – Нельзя испытывать подобные чувства к такой, как Салливейн. К женщине, которая охотно предаст меня, которая будет спокойно смотреть на казнь моего друга, которая без малейших колебаний или сожалений причинит страдания моему брату». Она сжала голову руками. Ее охватила тоска и безнадежность. Она не видела выхода.
– Хелльвир, тебе нехорошо? – послышался рядом голос, и, подняв глаза, она увидела, что к ней идет Эдрин.
В руке жрица несла корзину с одеялами для лазарета. Хелльвир поняла, что плачет, и раздраженно смахнула слезы. От них никакой пользы.
– Все в порядке, – солгала она.
Эдрин подошла и села рядом на землю, расправив вокруг себя складки широкой синей юбки. «Словно озеро», – подумала Хелльвир.
– Тебе пришлось возвращать кого-то из страны мертвых? – мягко спросила она.
Хелльвир удивленно взглянула на нее. Эдрин пожала плечами.
– У тебя такой изможденный вид, – пояснила она. – Как будто ты не спала всю ночь.
Хелльвир фыркнула, наматывая на палец травинку.
– Кто-то из дворца?
– Принцесса, – пробормотала Хелльвир. Она устала от тайн и лжи. – Упала со своего треклятого коня.
Эдрин в ужасе прижала руку ко рту.
– Она жива?
– Жива и здорова. Уже в седле, – ядовито бросила Хелльвир, сорвала травинку и начала разделять ее на полоски.
Эдрин взяла ее руку, убрала травинку.
– Хелльвир, что случилось?
Хелльвир ответила не сразу. Она все вспоминала предсмертные слова Салливейн: угрозы сжечь ее как язычницу; фразу насчет того, что она, Хелльвир, была бы первой из многих. Хелльвир не знала, стоит ли заводить этот разговор. Ей не хотелось волновать Эдрин.
– Эдрин, а ты… тебя не беспокоит новый эдикт? – тихо спросила она.
– Насчет веры в Онестуса?
Эдрин хмыкнула, поджала губы. Она смотрела на иву. Хелльвир невольно обернулась и тоже взглянула на дерево.
– Да, – призналась Эдрин. – Должна тебе сказать, что да. Я беспокоюсь. Пока они нам ничего дурного не сделали, но в их отношении, поведении появилось нечто… враждебное. Как будто теперь этот город, эта страна принадлежат им, а мы здесь чужие.
– Раньше они сжигали на кострах таких, как мы, – сказала Хелльвир. – Людей, которые разговаривают с вещами и животными, слышат голоса рек и ветра. В Галгоросе.
– Я…
