(Canzona). Так что создание
Кантилены это была судьба.
Были организованы и проведены прослушивания певцов и отобрано шесть или семь, хотя для состава нужно было лишь пять. Но необходим практический выбор в работе, и в конце концов осталось 5 солистов-ансамблистов, которые по тем или иным параметрам подходили. Уровень обученности певцов был неровным, но приемлемым. Предстояла огромная работа. Репетиции начались в конце 1996 г. и 29 ноября 97-го был дебют Кантилены. В первом отделении прозвучала оратория Антонио Кальдара Ста-бат Матер для солистов, ансамбля и органа, а во втором – вокальные ансамбли Моцарта и Бетховена, а также старинная русская музыка XVI–XVIII вв. По этой программе видна разница в репертуарной политике между Кантиленой и Мадригалом. Конечно, в первом концерте было много шероховатостей и было также видно, как различны и не совершенны певцы. Это то, над чем предстояло работать.
Но очень важным было то, что мне удалось зажечь энтузиазмом певцов, которые стали смотреть на основание нового ансамбля, как на свое дело. Осторожность первых репетиций прошла, успех концерта был обнадеживающим, и теперь их работа в профессиональном коллективе приобрела смысл.
Однако существовать коллективу было нелегко. Как всегда деньги. Мне с помощью друзей удалось создать комитет добровольцев, увлеченных идеями нового ансамбля, и понемногу появились какие-то деньги от пожертвований и грантов. Их было недостаточно, но мы могли выживать и платить певцам символические деньги за каждую программу. В то же время шла и борьба за публику, т.к. денег на рекламу вообще не было.
Появлялись положительные рецензии: в газете Эдмонтон Джорнал практически все программы рецензировались, по ним можно проследить рост и успех ансамбля. В Эдмонтон Сан музыкальный критик Джон Чарльз писал, что если бы какой-нибудь утонченный любитель музыки приехал в город, то он посоветовал бы ему пойти не только в оперу или симфонический концерт, но на новую премьеру Кантилены, на ее немецкую программу.
Подготовка концерта под названием An die Musik и ее результат это то, что мне доставило чувство большого удовлетворения. Среди других номеров, самыми значительными были Семь слов на кресте Шютца, цикл из семи квинтетов Шуберта и его же маленькaя комическaя оперa Жаркое для свадьбы. Семь слов на кресте это предвосхищение Страстей Баха. Особенно выделился из всего ансамбля в этом произведении бас Тимоти Андерсон, исполнивший партию Христа. Причиной успеха я считал достижения ансамбля в смысле связи музыки с текстом, звуковедения и кантилены. Я испытывал почти гордость, слыша, как ровно и инструментально начали звучать голоса, особенно после выхода одной рецензии, в которой мои солисты были названы хорошо обученными певцами.
Другие программы были посвящены музыке разных стран и периодов (все, конечно, исполнялось на оригинальных языках), некоторые были смешанными. Английская музыка – Welcome to the Pleasures, французская Frаncophonie en chanson и.т.п. Охват музыкальных стилей и периодов был эклектически широким: от старинной русской музыки до Стравинского, от Куперена до Орландо Лассо и до Хиндемита и Равеля.
Последняя программа, исполненная 16 и 17 мая 2000 г., состояла из итальянской и русской музыки XVI–XX веков. Ее заключение и центральный пункт – премьера оратории Гласность (Glasnost), написанная по заказу Кантилены (на щедрое пожертвование Сандры Андерсон в четыре тысячи долларов) канадским композитором Малькольмом Форсайтом (Malcolm Forsythe) на стихи поэтессы Инге Израэль (Inge Israel). В период гласности И.Израэль побывала в Союзе и в своих стихах передает впечатления и чувства, охватившие ее. В Гласности у Форсайта интонации и целые отрывки из церковной музыки переплетаются с мелодикой и ритмом двадцатого века. Звуки церковной службы, молитвы и комментарии рассказчика перемежаются с бесконечными, вторгающимися объяснениями советского гида, звук которых в исполнении Аллы был записан на пленку. Критик газеты Эдмонтон Джорнал Мери Маклейн писала, что это была “суперпрограмма, прекрасно исполненная ансамблем, который завоевывает для себя важное место на музыкальной сцене Эдмонтона”.
Мы все больше включали в наши планы двадцатый век и даже задумали и начали репетировать I часть Третьего квартета Шостаковича в переложении для вокального квинтета, с сочиненным мной текстом длинного приветствия Дмитрию Дмитриевичу. Но довести эту работу до конца не пришлось. Мне уже было 70, я устал от трудностей с деньгами, и осложнения с некоторыми певцами привели меня к решению покинуть Кантилену. Закончился этот интереснейший период моей жизни, длившийся четыре года.
* * *
Последующие годы были отмечены многими событиями. Расскажу о трех главных: работе на радио СиБиСи в качестве музыкального комментатора, работе над мемуарами Шаги времени и переезде из огромного Эдмонтона в маленький Лондон, Онтарио.
Мое многолетнее сотрудничество в передачах СиБиСи радио свело меня со многими ее сотрудниками, и однажды я получил приглашение выступить в качестве музыкального комментатора в программах о русской музыке. Первая такая работа – комментарии к опере Даргомыжского Русалка, которую транслировали по радио из Метрополитен Оперы. Я должен был рассказать об истории создания Русалки, о ее авторе, о его романсах (в представлении американских любителей музыки Даргомыжский, как это ни смешно, считался русским Шубертом). После Русалки была опера Нос Шостаковича. Всего, начиная с 2001 до 2004 года, было сделано девять программ: Русалка, Нос, о Заре Долухановой, Лоис Маршалл, Павле Лисициане, Олениной-д’Альгейм, Борисе Гмыре, Святославе Рихтере и Нине Дорлиак, опера Игрок Прокофьева.
Это была интереснейшая творческая работа и сама по себе и еще потому, что дело было важное – я знакомил канадскую публику с дотоле ей не известными советскими певцами и музыкантами и, одновременно овладевал навыками музыкального радио журнализма. Мой английский к тому времени был настолько свободен, что на записи программы я мог не читать заранее составленный текст, а вести непринужденный разговор со своим ведущим, Эриком Фризеном, чудным мастером своего дела.
Хочу рассказать немного о трех программах, которые больше всего вызвали откликов радиослушателей: Лисициан, Гмыря, Рихтер и Дорлиак. У меня было много материала, не говоря уже о том, что я был знаком лично с тремя из них (но не с Рихтером).
Рассказ о Лисициане показался интересным Эрику Фризе-ну: история его развития как певца от мало образованного юноши-тенора с замечательным голосом, приехавшего из Армении в столицу, где опытный преподаватель обнаружил его естественный голос – баритон, – до знаменитого на весь Союз певца, чей бархатный, льющийся голос миллионы людей любили и узнавали с первого звука. “Розы, розы” … лился голос Лисициана в песне Грига, и сердца людей переполнялись грустью и радостью.
Жизнь Бориса Гмыри была полна катаклизмов, и самым страшным – Вторая мировая война и оккупация Украины. По каким-то не совсем ясным обстоятельством вторжение фашистских войск
