пьет “бохеа” с коричневым сахаром, бедняки вовсе не пьют чая»[1295].
Еще далеко было до «чайных гонок» XIX столетия, когда клиперы приходили из Китая в Англию за три месяца. В XVIII в. чай около семи месяцев путешествовал в трюме ин-диамена[1296] из Кантона в Лондон. Еще полтора-два месяца требовалось, чтобы привезти его в Америку. За долгие месяцы чай мог отсыреть, пропитаться запахами трюма. Но американцы XVIII в. были искренне убеждены, что чай, подобно вину, становится тем лучше, чем он старше. Как уверял автор под псевдонимом J.P. Pauper, «чай в Лондоне предпочтительнее, чем чай в Индии, поскольку он дольше созревал в запечатанной емкости»[1297].
И вот в 1767 г. британский парламент обложил чай, ввозимый в Америку, налогом (это был один из т.наз. Актов Тауншенда). В 1773 г. налог на чай был подтвержден Чайным актом. Американцы ответили отказом от любимого напитка. «Уж не думает ли министерство, что мы… будем желать чая превыше всех других вещей и попадемся в его сети из-за недостатка добродетели», – риторически вопрошала «Boston Gazette»[1298]. Жители нескольких провинциальных городков Массачусетса в декабре 1768 г. подписали соглашение не угощать чаем «какого бы то ни было друга или визитера», не пить его самим и вообще не допускать его употребления в своих домах[1299]. Похожие решения принимали и в других колониях.
Были и проекты интродуцировать культуру чая в колонии. Якобы была заброшенная плантация чая в Южной Каролине, еще, кажется, росло несколько кустов в саду некоего капитана Харрисона в Бостоне. Какой-то чай рос даже в лесах близ Провиденса, там его продавали за индийский[1300]. Но все эти проекты не «выстрелили». Патриоты пытались заменить чай травяными настоями: отваром ромашки, шалфея или мелиссы. Много шума наделала инициатива с лабрадорским чаем. Видимо, имелся в виду рододендрон гренландский (Rhododendron groenlandicum), из которого ирокезы делали душистый травяной настой. Для продвижения бренда ему подобрали красивое название «гипериона». «Boston Gazette» описывала чаепитие, состоявшееся в Ньюпорте. Хозяйка дома была одета в ткань собственной выделки, а когда она предложила гостьям на выбор китайский и лабрадорский чай (гиперион), патриотки дружно отвергли «ядовитый bohea» и предпочли «бальзамический гиперион»[1301]. Черный чай не случайно был назван «ядовитым». Во второй половине 1760-х гг. американские газеты вели против него настоящую кампанию. В чем только не обвиняли привычный напиток! «Boston Gazette» публиковала отрывок письма из Южной Англии, в котором говорилось: «Если мы сравним природу чая с природой английской диеты, никто не сочтет его подходящим для нас растением… Его масла немногочисленны и относятся к опиатам; и следовательно, он настолько далек от питательности, что раздражает нервы и волокна». Чай якобы вызывал расстройства пищеварения и даже бесплодие у женщин[1302]. Но все-таки заменить чай «гиперионом» не удалось. Причину, возможно, раскрывает сообщение из Лондона, куда прислали из Бостона образцы лабрадорского чая. Оно было совсем не восторженным. «Это что-то вроде дикого розмарина, отличается весьма физическим вкусом (sic!) и темно-коричневым цветом. Тем, кто его пробовал, он обычно не нравится»[1303].
Вообще, старые привычки умирали медленно. Джон Адамс в 1771 г. в гостях у такого видного патриота, как Джон Хэнкок, пил зеленый чай, успокаивая свою совесть тем, что чай, скорее всего, голландский, т.е. контрабандный. Впрочем, уверенности у него не было[1304]. В августе 1774 г. Адамса пригласили на завтрак к умеренному вигу Джону Морину Скотту. Судя по тому, что на столе присутствовали большой серебряный кофейник и серебряный чайник не меньших размеров, гостям предоставили выбор напитков в зависимости от накала их патриотических чувств. Адамс даже дневнику не доверил, что именно пил он сам, и сосредоточился на описании великолепных персиков, груш и слив, поданных на отдельных блюдах[1305]. А вот «гиперион» в переписке и дневниках Адамса вообще не упоминается.
Бутылка с чайными листьями. Сувенир «бостонского чаепития». 1773 г.
Тем не менее, чайный бойкот нарастал с каждым годом, пока 17 декабря 1773 г. «бостонское чаепитие» не отметило его кульминацию. Говорили, будто еще осенью некий лондонский торговец побился об заклад, что с чаем, привезенным в Америку Ост-Индской компанией, непременно что-нибудь случится: корабль даст течь прямо в гавани или груз чая вдруг загорится[1306]. 29 ноября в Фанейл-холле состоялся митинг для разработки наиболее эффективного способа помешать выгрузке и продаже «отвратительного чая»[1307]. Выход был предложен Сэмюэлем Адамсом. «Сыны свободы», переодевшись индейцами, проникли на корабли Ост-Индской компании, стоявшие в бостонской гавани, и высыпали в море содержимое 342 ящиков с чаем – весь имевшийся на борту груз. По оценке Ост-Индской компании, убытки составили более 9,5 тыс. фунтов[1308]. Похожие «чаепития» позже состоялись в Нью-Йорке и Чарльстоне.
Джон Адамс не скрывал восторга: «Жребий брошен: люди перешли реку [Рубикон] и уничтожили за собой мост. Прошлой ночью груз трех кораблей с чаем был вышвырнут в гавань. Это самое грандиозное событие из всех, случившихся с начала конфликта с Великобританией! Его величие очаровывает меня!»[1309] В Филадельфии новость о бостонском «чаепитии» была встречена торжественным звоном колоколов. Действительно, событие приобрело символическое значение. Фраза «чай выброшен в море» на столетия стала частью американской традиции протеста.
С началом Войны за независимость чайный бойкот утратил актуальность, и чай вновь занял почетное место на столах американцев. Путешественник, посетивший Маунт-Вернон зимой 1785 г., тепло вспоминал гостеприимство Дж. Вашингтона и особенно тот момент, когда он «увидел самого Вашингтона у своей постели с чашкой горячего чая в руке»[1310]. Стоит отметить, что революция и ее события повлияли на оформление чайных сервизов. Например, у Дж. Вашингтона был большой сервиз, импортированный из Китая и украшенный значком «Общества Цинциннатов» и изображением летящей Славы[1311].
«За тринадцать штатов!»
XVIII век в англоязычном мире прошел под знаком спиртного. Без алкоголя не обходились ни праздник, ни выборы, ни обычный обед. Отчасти это было связано с распространенным суеверием: считалось, что, выпив стакан ледяной воды в жару, можно незамедлительно переправиться на тот свет. Впрочем, избежать преждевременной кончины было легко. Достаточно было добавить в воду алкоголь. И добавляли. Накануне Американской революции колонисты пили по 3,7 галлона спиртного на душу населения. С наступлением независимости пить стали больше: по 5 галлонов на человека к первым годам XIX столетия[1312].
Ассортимент спиртного на столах американцев был весьма разнообразен. Так, английский путешественник в Виргинии в 1736 г. наслаждался превосходными винами, добрым бренди и ромом, а также время
