доме Харда мне пришла в голову гениальная идея, Томас, конечно, бы с этим поспорил, но я рискнула подать документы несносного британца в Художественную академию Цинциннати. Университет считал одним из самых престижных и славился своей образовательной программа. Проблема лишь заключалась в написании вступительного эссе, буквально, определяющего твой дальнейший путь и тебя, как человека.
Всю ночь я потратила на попытки написать что-то стоящее и отражающее Томаса Харда, выбрав одну из предложенных тем: «Что для вас значит искусство?». Пыталась думать, как Томас, представлять его за работой и переносить чувства в момент занятия живописью на себя, формируя их в слова.
Когда начало светать, я наконец-то закончила эссе от лица Томаса Харда, который оставался для меня загадкой. К вступительной работе прикрепила рисунка британца, обнаруженные на ноутбуке и наиболее запавшие мне в душу. При заполнении анкеты указала специально созданную электронную почту, чтобы не вводить Тома в ужас, в случае поступления или в отчаянье – при отказе.
Обнаружив при этом еще одну интересную и занимательную деталь из жизни скрытного Харда: наброски его выпускной работы по дисциплине у профессора Стоуна.
Зная умение Томаса удивлять – это открытие превзошло всевозможные ожидания.
Для себя я сделал вывод: хранить свой маленький секретик для лучших времен. То, о чем Хард не узнает, ему не повредит.
– Привет, Том…
– Ты называешь меня по имени, – Хард сидит на постели, растрепанный и сонный, потирающий заспанные глаза, – значит я по уши в дерьме, – он смачно зевает и взлохмачивает волосы, всё еще часто моргая, пытаясь избавиться от сонливости. Томас похож на маленького совенка, а его реакция на моё появление очень похожа на реакцию провинившегося парня перед своей девушкой, который обреченно ждет нагоняй за свои косяки.
– Как самочувствие, Том? – британец вздрагивает от неприятной, пугающе-спокойной интонации моего голоса.
Мой отсутствующий вид полный холодного безразличия и непоколебимого спокойствия пугает Томаса и одновременно выбешивает, потому что в глубине своей души он знает, что моё спокойствие хуже любых криков и скандалов.
– Ты выглядишь напуганным, Том, – протяжным тоном произношу его имя, отчего у Харда подергивается левая бровь. Это забавно, когда самый опасный и властный парень в университете нервно потеет от напряжения, не знания и давления, исходящего от одного моего присутствия.
– Пожалуйста, Майя, прекрати повторять моё имя…– Хард закрывает лицо и обреченно стонет в ладони, прикидываясь бедным и несчастным мальчиком, нуждающимся в заботе и в том, чтобы его пожалели. – Что вчера произошло? – Ой, Хард, не прикидывайся, ты всё помнишь! Он массирует себе виски, по моим предположениям, отгоняя тупую боль от утреннего похмелья. И если существует удача в мире, то этим утром она не на стороне самовлюблённого эгоистка, который с несчастным видом щенка, страдает от похмелья, потому что в моих руках его спасение – стакан воды с аспирином.
– Ты разбил почти всю посуду, но ты достаточно богат, чтобы купить новую. Разбил несколько бутылок из-под пива об стену, из-за чего собирать мелкие стеклышки бутылки оказалось довольно проблематично. Но я убралась в твоем доме, несмотря на твое хамское поведение… – мне хотелось показать себя с самой заботливой стороны, вместе с тем я надеялась, что не выгляжу как жалкая девчонка, по первому зову выполняющая прихоти этого негодяя.
– Говоря о хамском поведении, ты имеешь в виду моё бестактное проникновение в твои трусики? – от злости сжимаю стакан в руке и, если бы стекло было тоньше положенной нормы, бокал разлетелся бы вдребезги, как обычно бывает с хрупким сверхчувственным стеклом, которое лопается под давлением мощнейший голосов оперных див. Хард саркастично ухмыляется и зачесывает назад свои очаровательно-милые кудряшки, которые я готова повыдергивать от нахлынувшего возмущения, обрушивая все мои попытки выглядеть непреступной и хладнокровной стервой, обладающей властью. Стакан в моей руке предательски затрясся от одной лишь фразы Томаса.
– Сам факт того, что ты сейчас в моей спальне и стоишь передо мной в одних джинсах и лифчике, говорит о том, что моя вчерашняя бесцеремонность тебе понравилась, – Хард откидывает одеяло и свешивает ноги с постели. Обсматривает меня с головы до пят, подмечая детали моего внешнего вида и похабно скалится, наслаждаясь образами, которые нарисовала его извращенная фантазия.
– И мне нравится, когда на тебе белье черного цвета! – Да мне плевать, что тебе нравится Хард! Стискиваю бокал до тихого, надламливающего хруста стекла и заставляю себя сдвинуться с места, показывая этому наглому засранцу, что мне абсолютно не интересует его мнение.
– Пей! – насильно всовываю бокал со спасительной жидкостью в руку Томаса, предпочитая вылить содержимое стакана ему на голову, нежели чем смотреть, как моя забота поможет справиться ему с похмельем. Моё дружелюбие и моя помощь вот таким нуждающимся и брошенным мальчишкам ни до чего хорошего не доведут.
Хард ухмыляется и залпом выпивает содержимое бокала. Ему всегда нравилось дразнить меня, раздражать и молчаливо наблюдать за моей реакцией, по большей части которая, всегда предсказуемая. Банальное волнение и напряжение, испытываемое рядом с человеком, который мне не безразличен, будь он проклят!
– То, что я сказал тебе в библиотеке, – медленно отступаю к открытому окну и жадно вдыхаю свежий воздух через нос, надеясь, что мое дыхание не спугнет очередного откровения британка, – правда. – Мое сердце громко ухает в груди, и я прижимаю ладони к ребрам, успокаивая неугомонный кусок плоти, приказывая ему стучать тише и размереннее. – Ты действительно начала мне нравиться и это странное и новое чувство для меня, которое, по-хорошему, меня совершенно раздражает и бесит, но сильнее всего меня выбешивает то, что я не могу избавиться от этого тупого гудения в груди… – Томас неподвижно сидит в прежней позе на постели, перекатывая пустой бокал из одной руки в другую, не решаясь посмотреть на меня или подойти. Он застыл в одной позе на кровати. Я около окна. Мы обо боимся нарушить то хрупкое равновесие, что выстроилось между нами, как и боимся двигаться дальше из-за опасения и вовсе все разрушить.
– У меня болит сердце…
– Нет, не начинай Том, – отхожу от окна и возвращаюсь на свое прежнее место, – ты здоров! – свежий утренний воздух больше не помогает и в комнате становится невыносимо душно.
– У меня болит сердце, когда я смотрю на тебя и болит, когда не вижу…Это похоже на тоску по человеку, который тебе не безразличен? – если Хард спрашивает у меня о своих чувствах, то кто поможет разобрать мне с моими? Томас с удушающей тоской и нежностью пристально смотрит на меня, разглядывая тень недоумения и растерянности на моем лице. Моё сердце сжимается в груди
